Богословы и естествопытатели на пути к мудрости. Ю.Мольтман
Диалог науки и богословия уже не одно столетие занимает величайшие умы человечества. Ведётся он и в нынешнем веке. Известный немецкий богослов, профессор Тюбингенского университета, автор многих трудов, ставших классикой современного протестантского богословия, Юрген МОЛЬТМАН убеждён, что в природе объективно заложена мудрость бытия.
«Для меня человеческая мудрость - это этика познания. Но от такой мудрости в подходе к естественным наукам мы ещё далеки, так как интерес современного мира к познанию ориентирован на господство над природой и над жизнью и весьма часто, к сожалению, в первую очередь на военные и лишь затем на экономические цели. Отсюда следует недальновидное и фатальное разрушение природы Земли. Мудрость природы могла бы научить нас искусству выживания», - так написал Мольтман в своём предисловии к русскому изданию книги «Наука и мудрость. К диалогу естественных наук и богословия» (подготовлено к печати в 2005 году Библейско-Богословским институтом Св. апостола Андрея в Москве). Предлагаем вниманию читателей раздел из этой книги и благодарим Институт за предоставленный материал.
В каких областях возможна встреча естествознания и религии? Где они могут вступить в конструктивный диалог во имя сохранения и продолжения жизни человечества?
До сих пор все попытки прямого диалога между чистым естествознанием и научным богословием были малопродуктивны. Естествоиспытатели не считают, что такой диалог может добавить что-то новое к их знаниям в тех областях, в которых они проводят свои исследования. К тому же многим из них, равно как и большинству богословов, недостаёт философской подготовки, а философия могла бы сыграть в этом диалоге посредническую роль. Представители обеих сторон подчас используют термины, точного значения которых может не знать другой участник диалога. Иные богословы не прочитали за свою жизнь ни одной естественнонаучной книги, уверенные в том, что подобные тексты никак не способствуют познанию мудрости Божьей. «Книга природы» на протяжении долгого времени оставалась и по сей день остаётся закрытой для многих богословов. Вполне вероятно, что почву для продуктивного диалога между естествознанием и научным богословием можно обнаружить в таких областях, как философская теория познания или герменевтика (искусство толкования) всемирной истории, поскольку именно эти области знания объемлют как результаты исследования природы, так и опыт, имеющий трансцендентный, то есть находящийся вне рационального познания, характер.
В этом направлении работает Фонд Джона Темплтона в США. Здесь трудятся естествоиспытатели как исповедующие то или иное религиозное учение, так и не придерживающиеся никакой религии. Сегодня крайне редко можно встретить богослова, изучающего какую-либо естественнонаучную дисциплину и то, что выходит за рамки его исследования на основе теологии. В этой области также нелегко найти твёрдую почву для продуктивного взаимодействия. Естествоиспытатели исследуют природу методом наблюдений и экспериментов. Их опыт трудно привести в гармонию с религиозным опытом восприятия природы: первый является объективным и повторяющимся, второй - субъективным и неповторимым; первый носит всеобщий характер, второй - общинный. Тем не менее в обоих случаях используется одно и то же слово - «опыт». Может ли это широкое и многозначное понятие стать связующим звеном между общим и особенным, между закономерностью и случайностью?
На сегодняшний день наиболее популярен подход, в рамках которого пытаются установить непосредственную связь между естественными науками и этикой. На протяжении как минимум последних тридцати лет в немецких университетах были созданы различные кафедры и комиссии по «этике естественных наук», рабочие группы по «оценке последствий внедрения новых технологий». Применение достижений науки в области медицины вызвало к жизни понятие о биоэтике, которая исходит из того, что пациент должен рассматриваться прежде всего как личность. Развитие биогенетики и биотехнологий в последние годы сделало необходимыми «советы по этике», которые должны регулировать использование на практике достижений биотехнологий и оценивать их соответствие нравственным ценностям человеческого общества. Однако известно, что «свобода исследований» всегда предполагается и никогда не обсуждается, и поэтому этическая оценка совершённых действий постоянно запаздывает. Научные исследования объективны, но они должны быть подчинены практическим интересам общества. Сегодня же в мире, где правят рынок и капитал, оказались, например, значительно расширены границы свободы экспериментов над человеческими эмбрионами. Для того чтобы получить одобрение общества, повсеместно прибегают к такому аргументу: то, что мы не сделаем здесь, сделают другие где-нибудь ещё, и мы отстанем в гонке за научными и техническими достижениями. Этика научного и технического прогресса теряет смысл, если её пытаются утвердить постфактум. Прежний оптимизм по поводу прогресса оказался вытеснен, но не пессимизмом, а фатализмом, что фактически не оставляет места ни для какой нравственной альтернативы. Любая политика бессильна противостоять диктату науки и техники - и она отказывается от регулирования того, что происходит в этой сфере. Но как же тогда защитить столь заботливо выпестованную свободу исследований (кстати, провозглашённую в конституции Германии) от давления со стороны экономических интересов?
Всё говорит о том, что мы должны рассматривать современные естественные науки, и в особенности биологические, в экономическом и социальном контекстах. В современном обществе это сложный научно-технически-производственный комплекс. Но как себя чувствует в этом комплексе наука? Разумно ли он организован, способствует ли выполнению сверхзадачи - сохранению и продолжению жизни на Земле? Этика, однако, не может быть сведена лишь к констатации высших ценностей и определению того, что должно делать. Она находит своё место в реальной жизни, опираясь на традицию, культуру и религию. Здесь опять возникает главный вопрос: присуща ли современной культуре та мудрость, которая необходима для выживания и дальнейшего развития рода человеческого?
Именно понятие мудрости может быть главной точкой соприкосновения естественных наук и богословия. Согласно древней традиции, жизненная мудрость объемлет собой все виды знания. Греческое слово phronesis (смысл) объединяет в своём значении знание и нравственность, при этом подразумевается, что люди должны мудро распоряжаться своими знаниями и к нравственности подходить с реалистических позиций, правильно оценивая реальность. Не всякое знание способствует сохранению жизни, не всякое приобщение к нему делает нас мудрыми. Мы обретаем мудрость благодаря опыту, как позитивному, так и негативному. В процессе познания жизни и смерти человек становится мудрее, но лишь в том случае, если сохраняет заинтересованность в жизни. Современная научная революция вырвала науку из жизненного контекста, научный разум впервые в истории стал рассматриваться как разум «инструментальный» - средство для достижения власти над природой и самой человеческой жизнью. Если знание - это всего лишь сила, как полагал Фрэнсис Бэкон, и если наука представляет собой не более чем совокупность методов для достижения господства над определённой частью природы, тогда наша способность получать новые знания неизбежно и со всё возрастающей скоростью начинает опережать наше умение мудро распоряжаться обретённым могуществом. Освобождение естественных наук от философской этики и богословия на самом деле есть освобождение их от мудрости.
Но давайте прежде всего ответим на вопрос, как богословие относится к мудрости и что вкладывает в это понятие. В той степени, в какой разум сам отделил себя от мудрости, рассталось с ней и богословие, предприняв попытку самоопределиться в своей области в отсутствие этого понятия. Возвысив свой голос над получившим свободу разумом, оно отбросило всё, оставив для себя как основу исключительно Божественное Откровение и самодостаточность веры. Конфликт между «разумом и Откровением» привёл к столкновению между различными дисциплинами, и внутри самого богословия разгорелась полемика об истинности или ложности так называемого «естественного богословия». Если непредвзято взглянуть на эти дебаты, разделившие богословский мир, то увидим, что на самом деле не может существовать никакого противоречия между богословием Откровения и естественным богословием. Естественное богословие обретает знание Бога - Творца и Хранителя мира - косвенным путём, via analogiae (путём аналогий), исходя из творения и хода вещей, путём познания объединяясь с познаваемым, как при любом познании. Благодаря естественному богословию люди становятся мудрее, но этого недостаточно для их спасения. Спасение обретается только принятием Откровения Бога - Спасителя. Но если люди, уповая исключительно на Откровение Божье, откажутся признавать какое-либо знание о Боге, полученное естественным путём, то они будут спасены, но не станут мудрыми. Из этого древнего традиционного разделения следует, что естественное богословие (theologia naturalis) относится к практической мудрости (sapientia practica) и не является богословием в смысле Нового времени. Богословие Откровения потеряет свой жизненный контекст и утратит связь с живой реальностью природы, если откажется от учений естественной мудрости. Встреча веры и разума может произойти под крышей здания мудрости, принадлежащего в равной степени им обоим; оба могут внести свой вклад в строительство этого здания в культуре жизненной мудрости. Что касается богословской стороны, то задачей естественного богословия, или богословия природы, всегда были открытие и обучение мудрости, пребывающей в гармонии с верой и Богом Откровения. Так называемая физико-теология XVII века искала такую мудрость в области новых естественных наук; это направление следует отнести к богословию мудрости. Знаменитой книгой того времени стало сочинение Джона Рея «Мудрость Божья, явленная в актах творения (The Wisdom of God Manifested in the Works of Creation)», впервые опубликованное в 1672 году.
В поисках мудрости мы учимся и открываем для себя мудрость, запечатлённую в строении материи и последовательности ступеней органической жизни. Возникают и получают своё развитие те молекулярные комбинации и клеточные организмы, которые способствуют сохранению и продолжению жизни, в то время как другие, враждебные жизни, исключаются из природы. Наше одностороннее, линейное мышление определяет термином «эволюция» сложный процесс обучения, через который проходит жизнь в любом своём проявлении. Генетический код способен учиться и обладает творческим потенциалом. В структуре материи и строении живого вещества сохраняется изначальная память природы, с полным основанием заслуживающая названия мудрости. Планета Земля существовала задолго до появления на ней человеческого рода, поэтому человек должен учиться мудрости у самой жизни, у окружающих его экосистем, чтобы таким образом приобщить себя к жизненной мудрости в собственном смысле слова. Естественнонаучные наблюдения и эксперименты нужны не только для получения новой информации, но и для того, чтобы мы могли постигать мудрость, внутренне присущую природе.
Но если основной вопрос естествознания сводится лишь к тому, что мы можем «сделать» с тем или иным объектом, как мы можем его изменить и приспособить к нуждам человека, то поискам мудрости приходит конец. Такая наука носит захватнический характер. В ней нет места удивлению перед явлениями природы, она занимается исключительно расчётом убытков и прибылей - всё большее и большее число открытий в области биологии, например, связанных с расшифровкой генома человека, немедленно патентуются с целью извлечения выгоды из их последующей продажи. Это отупляет человека, а природа закрывается от него.
Но если основным побудительным мотивом к исследованию является стремление приобщиться к жизненной мудрости, то и само исследование приобретает иной характер. Возникает диалог между мудростью природы, раскрывающейся в процессе познания, и человеческой мудростью, к обретению которой стремится исследователь. Человеческая мудрость ищет жизнеутверждающую гармонию цивилизации и природных экосистем. Цель не в том, чтобы подчинить природу человеку, но чтобы научиться поддерживать с природой разумный баланс и гармонично взаимодействовать с нею. Это возможно, если относиться с уважением к изначальной памяти жизни, проявляющей себя во всех природных процессах. Альберт Швейцер называл это благоговением перед жизнью - высшая заповедь, проистекающая из самого права на жизнь.
