Библиотека

«И СЛОВО СТАЛО БУКВОЙ...»

Антон Тихомиров

«И СЛОВО СТАЛО БУКВОЙ...»

 

К вопросу о так называемом «консервативном» прочтении Священного Писания

В дискуссиях между сторонниками так называемого «консервативного» и так называемого «либерального» подходов, ведущихся по вопросам этических, культурных, общественно-политических и религиозных ценностей, в качестве имплицитной или эксплицитной предпосылки выбора той или иной из обозначенных парадигм выступает, как правило, специфический подход к Священному Писанию, его пониманию и применению в повседневной жизни. Анализу основополагающих проблем так называемого «консервативного» подхода я и посвящаю свое выступление.​​​

Недавно в своем интервью на одном из интернет-сайтов один из православных иерархов высказался о протестантизме примерно в таком духе: «Ах, эти протестанты, они абсолютизировали Библию, сделали ее чуть ли не объектом поклонения. Ведь именно принцип «только Писание» был основополагающим принципом Реформации».
Трудно представить себе более искаженного представления об «основополагающих принципах Реформации»!
Однако данный православный иерарх вовсе не виновен в своем заблуждении. Многие из протестантских теологов, действующих здесь, в России, вполне сознательно создают именно такое впечатление о Реформации и о своем вероисповедании. Они сами искренне полагают, что именно абсолютизация Библии, причем в так называемом «буквальном понимании», является отличительной чертой и главным завоеванием протестантизма. Они сами непропорционально выпячивают принцип „sola scriptura", забывая при этом почти совершенно о трех других знаменитых „sola", которые по справедливости идут первыми: «только Христос, только милость, только вера»!
Для представителей так называемого «консерватизма» Библия является подлинным Словом и Откровением Божьим в собственном смысле, поэтому каждое слово и каждое высказывание в ней - это безусловная истина, причем во всех смыслах, вплоть до естественнонаучного; и именно буквальное следование Библии делает протестанта истинным протестантом, и даже: христианина подлинным христианином. Иными словами: Библия, причем в буквальном толковании, является главной основой христианской веры.
Такое отношение к Библии грешит презрением христианской свободы (не так ли следовало бы перевести модно-ругательное слово «либерализм?) и герменевтическим невежеством. Но эти темы я сейчас затрагивать не буду, сосредоточившись на куда более существенном, а именно на том, что такой подход, прежде всего, являет в себе и несколько серьезных догматических заблуждений и потому вполне заслуживает наименования «ереси».
Замечу сразу: я очень не люблю этого слова, именно потому, что его так часто и так охотно используют оппоненты, чтобы заклеймить тем самым всякое отклонение от их собственных убеждений. Если кто-то использует это слово в современной теологии, то это часто знак того, что богословие не понимается им более, как набор различных течений, как живой процесс дискуссий и размышлений, а превращается в нечто статичное и мертвое, некую железобетонную конструкцию. Однако лексикон так называемых «либералов», к числу которых я, если использовать эту крайне условную терминологию, должен отнести и себя, грешит чрезмерной расплывчатостью и порой неуместной толерантностью к убеждениям, явно не совместимым с евангелическим вероисповеданием. Кроме того, нужно упомянуть и частое возникновение непонимания между «либералами» и «консерваторами» - именно в силу того, что мы говорим, фактически, на разных языках. Поэтому я попробую высказаться на языке понятном «консерваторам». И, используя их же язык, я вынужден назвать их убеждения ересью, более того: одной из опаснейших ересей современности.
Это громкое, непривычно громкое (особенно из уст «либерала») заявление, однако, я считаю себя призванным встать на защиту «чистоты вероучения» (еще одно выражение, которое я по разным причинам не люблю, но вынужден здесь применить), на защиту «здравой христианской теологии».
Для этого, прежде всего, нужно указать на те основные догматические ошибки, что так называемые «консерваторы» совершают в своем подходе к Библии. Таких ошибок две.
Первое - эта та подмена, которая происходит в христианском учении об Откровении. Откровение не является информацией. Об Откровении, как о некой информации думают люди эпохи рационализма и информатики, причем поверхностно образованные представители этой эпохи. Откровение - это действие, это спасительное действие Бога. То, что откровение открывает нам - это не какие-либо сведения или предписания, а Сам Бог, Бог в Его спасающей силе. Откровение открывает нам не знания о Боге или мире, а милость Бога. Повторю: не знание о том, что Бог милостив, а саму Его милость. Откровение - это не знание о том, что Бог есть любовь, а само прикосновение и излияние этой любви.
При этом христианская теология исходит из того, что Бог открывается нам в Иисусе Христе. Именно Он, Иисус Христос, является спасительным откровением Бога, Словом Божьим. В прологе Евангелия от Иоанна от так и назван: «Слово», «Логос» Божий. Заметим уже сейчас: Словом Божьим, Божественным Логосом является этот Человек Иисус Христос, а вовсе не Писание. Бог открывается в Иисусе Христе - именно поэтому Христос и является объектом нашей веры, мы веруем в Него, поскольку в Его лице мы встречаемся с Самим Богом, поскольку Бог касается нас в Его личности, прощает, оправдывает и спасает нас.
Нигде, ни в одном Символе веры, на которые так любят к месту и не к месту ссылаться «консерваторы», мы не найдем слов: «Верую в Библию». Библия, Писание не является объектом нашей веры. Мы в Библию не верим! Кого-то сейчас может покоробить от этого утверждения, но именно оно является «здравым христианским вероучением»: мы верим в Триединого Бога, во Христа, но не в Библию. Утверждать иное, значит не только противоречить всей христианской вероисповедной традиции, но и ставить Библию на один уровень с Богом, утверждать спасительность Библии, а не Христа. Задайтесь вопросом: Кто или что спасет нас - Библия или Христос? Я думаю, ответить на этот вопрос иначе, как выбрав второй вариант, будет затруднительно даже самым заядлым библицистам. Поэтому в основе и в центре христианской жизни должен стоять Христос, а не Библия. Вера во Христа, а не вера в Библию делает христианина христианином (само это слово «христианин» указывает на это).
Вспомним о первых поколениях христиан, которые еще не имели Писания в том виде, в каком его знаем мы. Были ли они из-за этого христианами худшими, чем мы? Согласно лютеранскому вероучению, наиболее естественной формой проповеди Евангелия является устное Евангелие. Устная форма является не только первой, но и самой естественной формой для провозглашения Евангелия. В отличие от закона, который выбит по библейскому преданию на каменных скрижалях. Устная форма подразумевает живой человеческий голос, живую встречу человеческих личностей, встречу в конкретной ситуации, живое свидетельство. Поэтому именно такая форма является наиболее верной. Поэтому и необходима в христианской церкви проповедь.
Письменная фиксация христианского провозвестия в Новом Завете по выражению известного исследователя жизни и творчества Лютера Хейко Обермана являлась «неизбежным злом». Неизбежным потому, что живые свидетели уходят из жизни, слабеют их воспоминания, все больше возникает заблуждений и искажений, которым нужно противопоставить нечто твердое. Чтобы избежать всех этих опасностей, необходим некий набор письменных свидетельств, которые служили бы меркой и масштабом всякого дальнейшего устного провозвестия. Слово «канон», как известно и означает «измерительный шнур». Таким образом, в христианской церкви постепенно формируется канон библейских писаний. Более или менее окончательно он складывается лишь к 4-му веку. Задача канона: при всех возможных и необходимых изменениях сохранить идентичность христианской веры, положить в ее основу насколько это возможно неискаженное свидетельство об откровении и, тем самым, задать необходимый ориентир христианского провозвестия. «Злом» же потому, что тем самым и возникает опасность восприятия уже не Христа и живого свидетельства о Нем, как Откровения Божьего, а именно этого набора зафиксированных текстов, превращения Библии по меткому выражения Томаса Мюнцера в «бумажного папу».
Библия - это, таким образом, помощь для нас в том, чтобы наша вера во Христа сохраняла свою идентичность сквозь века и тысячелетия. Именно поэтому и необходима эта, так сказать, «библейская привязка» к вере первых христиан, даже если эта привязка является порой лишь формальной.
Библия необходима нам, как основа и масштаб живой проповеди Слова Божьего. В этом смысле она исполняет служебную функцию. Не проповедь для Библии, а Библия для проповеди.
Так же называемые консерваторы все переворачивают с ног на голову. Согласно их логике получается так: Бог в своей милости дал нам Библию, как Свое Откровение. В ней содержится все, что нам необходимо знать. Помимо всего прочего в ней упоминается и о Христе. Поэтому мы должны верить во Христа. Мы должны верить во Христа потому, что о Нем говорит такая святая книга, как Библия. Христос становится всего лишь персонажем, пусть даже главным персонажем, Библии. Получается следующее: такие проповедники проповедуют не Христа больше, а именно «Слово Божие», под которым они понимают Библию. Это звучит примерно так: «Если у вас духовные проблемы, то откройте эту чудесную Книгу! В ней вы найдете помощь и утешение, ответы на все вопросы. Читая ее, вы обретете спасение!». Вопреки тому предположению, что я высказал вначале, получается, что подспудно спасительной у таких проповедников признается все-таки Библия, а не Христос! И это, к сожалению, очень распространенная и абсолютно ложная практика. Согласно ей Библия становится первичной по отношению ко Христу. Библия, а не Христос становится Откровением Божьим. Мы должны, прежде всего, верить в Библию и уж затем, постольку поскольку, во Христа.
На самом деле все обстоит совершенно иначе. Мы веруем во Христа. Узнаем мы о Нем, или, оставаясь добрыми лютеранами, лучше сказать: соприкасаемся с Ним в живой проповеди: устной или письменной. Нормой же этой проповеди, тем стандартом по которым эта проповедь должна совершаться, тем масштабом, с которым она должна сегодня сверяться, является текст Библии.
Мы веруем во Христа. И здесь следует сказать очень жесткую, но необходимую вещь: мы остались бы христианами, наша вера осталась бы христианской, даже, если бы у нас не было Библии, а только устная проповедь, - при условии, конечно, что эта проповедь сохранила бы свою изначальную идентичность. Смогла бы она это, вопрос исключительно гадательный. Но исключить такое нельзя. Христианином можно быть и без Библии.
В то же время приверженность Библии и почитание ее откровением Божьим отнюдь не гарантирует сохранения христианской веры. Вспомним, например, о Свидетелях Иеговы. Они как раз твердо выступают за буквальное толкование Библии и - совершенно справедливо - указывают, что отнюдь не Христос и не прощение грехов и не оправдание являются наиболее объемными ее темами.
Итак, учение о том, что Библия является объектом нашей веры, Откровением Божьим, Словом Божьим по преимуществу и в собственном смысле, что нам необходимо верить в Библию, является ересью, поскольку затемняет и искажает веру единственно во Христа, как нашего Спасителя и единственное подлинное, спасающее откровение Бога. Христианство превращается тем самым в нечто подобное исламу, где именно книга является откровением Божьим. Понятно, почему такое заблуждение очень привлекательно для современного человека, живущего в эпоху информации.
Но мы, как христиане, веруем во Христа, а не в Библию. С этим соглашаются серьезные теологи всех традиционных христианских конфессий. Считающих иначе - меньшинство. Это, кстати, тоже необходимо постоянно себе напоминать, поскольку у нас, в России и в сопредельных государствах именно это меньшинство является особенно активным и задает тон в богословии и благочестии. Отсюда может создаться и у многих создается ложное представление о доминантах в христианской теологии.
То, что Лютер столь настойчиво подчеркивал роль Библии в жизни христианина - было следствием его борьбы с авторитетом, который приписывала себе Церковь. Библия была для Лютера той инстанцией, что неподконтрольна Церкви, что изъята из-под ее власти. И эта инстанция куда четче свидетельствовала о Христе, чем все церковное предание. Отсюда и принцип «только Писание». Только Писание, как изъятое из-под власти Церкви древнейшее свидетельство о Христе, а не церковные установления и не власть Церкви. Принцип «только Писание» - это критический принцип, принцип, направленный против традиционализма и против превозношения церковного авторитета. Делать из него что-то иное будет отходом от основ Реформации. Сам Лютер говорил: «Если наши противники аргументируют Писанием против Христа, то мы должны аргументировать Христом против Писания».
И при помощи этой цитаты мы переходим к рассмотрению второго, связанного с первым, догматического заблуждения так называемого «консерватизма». Если первое заблуждение было так сказать экуменическим, заблуждением на уровне общецерковного вероисповедного консенсуса, то второе заблуждение является, прежде всего, конфессиональным и представляет собой непонимание или сознательное искажение важнейшего принципа Реформации.
Это заблуждение состоит в, так сказать, «выравнивании» Библии. Писание предстает чем-то, каждая часть, каждое высказывание и каждая тема которого, равноценны. И это значительное прегрешение против основополагающего принципа Реформации, говорящего о том, что Христос является центром Писания.
Библия сформировалась как канон, собранный из самых разных книг. И, тем не менее, это один канон. Это значит, что все эти книги объединяет нечто, что нечто проходит через все красной нитью. Однако само их разнообразие показывает, что это единое нечто можно по-разному понимать или истолковывать. Что же это нечто для нас? Здесь не может быть разных ответов. Это нечто - само Откровение, совершившееся в Иисусе Христе. Это сам Иисус Христос. Он является центром Писания. Если наша вера - это вера во Христа, если Христос и только Христос является для нас спасительным откровением Бога, то и Писание является ценным для нас постольку, поскольку оно свидетельствует о Христе. Писание ценно для нашей веры не само по себе, а в силу того, что оно свидетельствует о Христе. Это является его главной функцией: нормативное свидетельство о Христе. Христос - это главное и единственное по-настоящему ценное для нас, что содержится в Писании. Писание это не набор разных вечных истин, а свидетельство об этой одной, одной-единственной истине.
Христос и дарованные в Нем прощение и оправдание являются той перспективой, исходя из которой, мы можем и должны Писание истолковывать. Исключить из Библии этот центр, исключить из нее такую перспективу, значило бы поставить в ней все на один уровень и, более того (здесь следует вернуться к сказанному ранее): это значило бы придать Писанию самостоятельную ценность, сделать Библию высшей инстанцией в христианской вере, а потому и самостоятельным откровением, существующим наряду с откровением Иисуса Христа, или даже, вообще, единственным откровением. Тогда бы мы верили не в Иисуса Христа больше, а в Библию. Она была бы спасительной, а не крест Христов. Ввиду этой опасности мы можем и должны сказать: Библия - это книга, свидетельствующая о Христе, в этом ее цель и смысл. Поэтому понимать и истолковывать ее можно и нужно только, исходя из этого ее смысла и цели. Любое другое истолкование будет намеренным искажением смысла и цели Писания.
Но здесь подразумевается и следующее: если у Писания есть центр, то должна быть и периферия. К периферии следует отнести все, что не возвещает напрямую Христа, что является, может быть, мудрым, полезным, традиционным, прекрасным, но не свидетельствует о Христе напрямую или же вообще не свидетельствует о Нем. Это могут быть, например, конкретные указания по церковному устройству или по этике семейной жизни, ритуальные предписания и так далее.
При этом речь не идет ни в коем случае о некоем «каноне в каноне». Именно Писание в целом несет нам весть о Христе. Несколько грубоватый пример. Стул предназначен для того, чтобы на нем сидеть. Все его детали служат этой цели. В том числе, скажем, и гвозди, что скрепляют разные элементы стула между собой. Но это не значит, что каждая деталь в отдельности предназначена для того же, что и стул в целом. Сидеть на выдернутом из него гвозде будет крайне неприятно!
В этом - и ни в каком ином - смысле следует понимать и знаменитый принцип Лютера о том, что Писание само истолковывает себя. Этот принцип подразумевает, что Писание имеет для нас, в сущности, одну-единственную тему, что Писание снова и снова отсылает нас ко Христу. Поэтому если мы хотим, чтобы наша аргументация была библейской, то нам нужно аргументировать, исходя именно из вести о Христе, а не из единичных, отдельно взятых высказываний Библии. Здесь в качестве парадигмы снова следует вспомнить недавно приведенные слова Лютера: «Если наши противники аргументируют Писанием против Христа, то мы должны аргументировать Христом против Писания».
С Писанием необходимо постоянно соизмерять учение и практику церкви и всей жизни христианина. Однако это означает не постоянное подыскивание разрозненных фрагментов и их сверку с реалиями жизни. Это означает, что жизнь и учение необходимо соизмерять с той центральной истиной, которая открыта нам в Писании, с истиной прощения и оправдания во Христе. Принцип «Писание само истолковывает себя» не значит, что мы подобно Свидетелям Иеговы должны вооружиться Симфонией и искать места, где встречаются одинаковые слова и выражения, чтобы затем одно место объяснить из другого. Это значит, что мы должны понимать и истолковывать отдельные места Писания, исходя из его центра, то есть вести о прощении и оправдании, дарованных нам во Христе, а не исходя из каких-то иных привнесенных нами критериев, сколь бы религиозно или этически возвышенными и правильными они ни были. Если мы истолковываем Писание, исходя из его центра, то нам, может быть, иной раз придется (в этом надо отдавать себе отчет) и вступать в дискуссию с теми или иными отдельными периферийными его местами, по выражению Лютера «аргументировать Христом против Писания».
Все высказывания Библии должны поверяться, исходя из ее центра. Лютер был тем, кто особенно показательно практиковал это. Нам известны его критические отзывы о некоторых библейских книгах, точно также он расставил различные новозаветные писания в несколько ином порядке, чем это было принято до него и чем это принято в других церквях до сих пор. Это и есть осуществление принципа: Писание само истолковывает себя.
Поэтому является еретичным решать тот или иной этический или церковно-правовой вопрос исключительно, ссылаясь напрямую и непосредственно на то или иное место Писания. Тем самым Писание превращается в набор разрозненных церковно-правовых или этических откровений, а не в единое свидетельство о едином откровении Христовом. Необходимо сначала показать, что это то или иное, кажущееся подходящим, место соответствует центру Писания, то есть евангельской вести, и как оно этой вести соответствует, а затем найти по аналогии такое же соответствие, но уже в нашей конкретной ситуации.
Таким образом, так называемое «консервативное» прочтение и применение Библии, если использовать традиционалистский язык, иначе как еретическим назвать нельзя. Оно затемняет собой весть о Христе, оно ставит Библию на место, которое должен занимать только Христос и потому является чрезвычайно опасным и даже губительным для подлинно христианской веры. Живая встреча с незримо присутствующим и действующим Христом заменяется изучением некоего набора информации.
Некоторым оправданием такому подходу могло бы служить объяснение, что его представители поступают так из особой, чрезмерной любви к Библии. А любовь, как известно, «покрывает множество грехов». Возможно именно такая «расточительная» и не знающая меры в своем энтузиазме любовь к Библии лежала у исторических корней такого «консервативного» подхода. Однако сейчас именно любви к Библии у представителей такого направления как раз и не хватает. Из страстного свидетельства о захватывающем откровении Божьем, они превращают Библию в набор догматических и научных положений, в нечто вроде учебника статичных и потому мертвых истин. Они не могут и не хотят оценить всю поэтическую красоту образного и символического языка Библии, всю глубину ее мифологического языка. Библия в их толковании превращается в сухой набор рациональных и плоских истин, причем старательно подогнанных под то или иное вероучение.
Таким образом, какие бы мотивы и стремления ни лежали в истоках такого «консервативного» отношения к Библии, сегодня оно представляет собой вполне современную по своему духу ересь. И, несомненно, такой подход к Библии является особенно популярным сегодня в силу господствующего в обществе течения постмодерна. И здесь мы касаемся напрямую темы нашего «Круглого стола». Пытаясь противодействовать культуре постмодерна, ощущая отсутствие прочных ценностей, люди - вполне в духе постмодерна - пытаются сами найти их себе. Для этого они выбирают некий понятный им авторитет. То есть некий авторитет в мире информации. Среди множества других подобных таким авторитетом для некоторых становится Библия. И потому понятная сегодня потребность во внешнем авторитете и приводит многих к такому «библиоверию». Христианство становится религией книги, а не религией живой личности Иисуса Христа. Вера становится принятием на веру некоторых истин, а не дерзновенным, страстным и неотрывным взглядом на Спасителя. Религия книги - это более понятная для современного человека, воспитанного на тексте и текстах, религия, чем религия живой личности или тем более религия Креста. Информация - высшая ценность современной эпохи и понятно, что и откровение многие воспринимают, как набор информации. Божественный Логос становится в восприятии таких христиан не плотью, как это было для евангелиста Иоанна, а буквой.
Итак, следует еще раз повторить, что в лице такого «консервативного» подхода к Библии мы сталкиваемся с опасным заблуждением, искажающим самые основы как христианской веры, вообще, так и евангелическо-лютеранского вероисповедания. Это заблуждение основано сегодня на, во-первых, современном почитании текста и информации, а, во-вторых, на рационализме, берущем свои истоки еще в эпохе Просвещения. Я вспоминаю недавнюю «христианскую» передачу по телевидению, когда ведущий на основе стиха «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает, что посеет человек, то и пожнет» долго излагал основы успешного ведения бизнеса. Чем такая проповедь отличается от печально знаменитых проповедей эпохи Просвещения, когда на основании рождественской истории проповедники преподносили слушателям основы животноводства? И чем такая проповедь в свою очередь отличается от попыток на основе первых глав книги Бытия представить естественнонаучную картину возникновения мира и человека, популярная в среде «консерваторов»? Во всех трех случаях речь идет о вопиющем отклонении от Реформаторского принципа, согласно которому Христос является центром Писания.
Печальным и даже трагичным является то, что именно представители этого так называемого «консерватизма» используют столь громкую риторику, выдавая себя за защитников чистого и здравого христианского учения и обвиняя своих оппонентов в ереси. И неудивительно, что эта риторика производит желаемое действие на неискушенных слушателей. Ведь в силу особенностей современного восприятия «чистота», например, ассоциируется с полнотой или эмпирической достоверностью определенной информации, а «здравость» воспринимается как прямое соответствие определенному тексту. С такими толкованиями нельзя согласиться. Истина не в тексте. Истина порождает текст. Такой должна быть подлинно христианская позиция. Именно поэтому это мое выступление - попытка бороться с такими «консервативными» ораторами их же оружием. Иногда нам, так называемым «либералам», стоит оставить в стороне излишнюю политкорректность и вежливую толерантность и назвать вещи своими именами.
Но теперь следует обозначить, хотя бы в двух словах, каким должен быть верный подход к Писанию. Во-первых, Писание может быть прямой проповедью Евангелия. Его слова, его тексты могут звучать для нас в этом смысле, как живое Слово Божие, как живое провозвестие прощения грехов. Во-вторых, Писание может и должно быть ориентиром, масштабом и основой для нашей живой, свободной, устной проповеди Евангелия, обеспечивая преемственность и идентичность этой проповеди.
Но особо (и это, в-третьих) стоит сказать об использовании Писания в решении разнообразных проблем современного мира. Здесь нашим подходом должен быть подход, основанный не на букве отдельных мест Писания, а на нашей вере во Христа, более того: на самой реальности, прощения, оправдания и любви Божьей, открытой нам во Христе. Еще раз: не на разговорах или размышлениях об этой реальности, а на ней самой!
Первые христиане когда-то были поражены, восхищены, до глубины души затронуты таким откровением и, исходя из этого своего изумления и затронутости, они и писали те сочинения, что сейчас стали Новым Заветом и вели тот или иной образ жизни, о котором эти писания рассказывают. Мы с вами приглашены к тому же. Мы можем и должны восхищаться Христом, изумляться Христу, быть захваченными Христом, - а не Библией. Иначе нам придется восхищаться тем, изумляться тому, доверяться тому и быть захваченными как раз тем, чего первые христиане не имели. И, исходя из этих своих (своих, а не скопированных) подлинных и искренних восхищения и изумления, мы и должны строить свою христианскую жизнь.
При этом мы можем и должны с глубочайшим уважением ориентироваться на решения, принятые первыми поколениями христиан и зафиксированные в Библии, но именно ориентироваться, а не пытаться слепо копировать их в изменившихся условиях.
Есть только одна подлинно христианская ценность, только одна - это Христос. Как добрые лютеране мы можем добавить: Христос, принесший нам прощение грехов и оправдание перед Богом. Все остальные ценности (традиционные или современные) нам необходимо снова и снова соотносить с этой единственной истинной ценностью, проверять их ею. Причем этот процесс не может прекращаться никогда. Ведь мы не обладаем истиной, не обладаем Евангелием, а живем им, а жизнь - это динамичный процесс.

   

Христианская община и гражданская община К.Барт

 
 
 
 
1.
Под "христианской общиной" мы понимаем здесь то, что обычно обозначают как "Церковь", а под "гражданской общиной" - как "государство". Использование понятия "община" для обозначения этих двух величин должно с самого начала указывать на положительные отношения и связи, существующие между этими двумя величинами. Аналогичные намерения имел когда-то при рассмотрении той же темы о civitas coelestis и terrena Августин, Цвингли говорил о божественной и человеческой справедливости. Кроме того, двойное использование понятия "община" с самого начала должно обратить внимание на то, что в "Церкви" и в "государстве" мы имеем дело не только и не в первую очередь с институтами и службами, а с людьми, которые объединены в "совместном бытии" для решения и служения совместным задачам. Интерпретация слова "Церковь" как "общины" стало по праву вновь известно и распространено в последние десятилетия. Противопоставленное выражению "христианская община" заимствование "гражданская община" должно всегда напоминать христианам о том, что "общины" существуют и всегда будут существовать также вне их собственного круга - в государстве, в политической общине: в швейцарской деревне часто собираются в той же пивной в рамках личностного союза жилищная, гражданская и христианская община. "Христианская община" (Церковь) является коллективом тех людей определенной местности, региона, страны, которые как "христиане" были среди прочих особенным образом призваны и объединены посредством познания и ради исповедания Иисуса Христа. Делом, смыслом и целью этого "собрания" (ekklesia) является общая жизнь этих людей в едином Святом Духе, - т.е. в повиновении единому слову Божьему в Иисусе Христе, которое они все слышали, но желают и жаждут слышать вновь, которое они обязаны передавать дальше, - их жизнь как членов тела, главой которого является Иисус Христос. Эта жизнь христианской общины всегда представляется внутренне как единая вера, единая любовь, единая надежда, которыми движимы и несомы все ее члены, и внешне - как общее вероисповедание, на котором все они стоят, как их совместно признанная и осуществляемая ответственность за возвещение имени Иисуса Христа всем людям, как их совместное поклонение и благодарение. Осуществляя это дело, каждая отдельная христианская община является как таковая экуменической (соборной), т.е. солидарной вплоть до единства с христианскими общинами всех других деревень, местностей и стран. "Гражданская община" (государство) является общностью всех людей местности, региона, страны постольку, поскольку они объединены единым правовым порядком, одинаково действительным и обязательным для всех и каждого, защищаемым и осуществляемым посредством принуждения. Делом, смыслом и целью этого совместного существования (делом polis'а, политической задачей) является сохранение как внешней, относительной и преходящей свободы индивидуума, так и внешней, относительной, преходящей свободы их общества и в этом отношении обеспечение внешней, относительной, преходящей гуманности их жизни и совместного сосуществования. Тремя основными формами, в которых происходит это сохранение являются: законодательство, в котором должен быть зафиксирован действительный для всех правовой порядок, правление и управление, в которых он должен практически применяться, и правосудие, с помощью которого должно принимать решения об их действии в конфликтных и сомнительных случаях.
2.
Если от христианской общины мы переведем взгляд на гражданскую общину, то прежде всего нам бросится в глаза то различие, что там христиане как таковые не находятся больше только между собой, а находятся вместе с не-христианами (или сомнительными христианами). Гражданская община объединяет всех людей соответствующего региона. И таким образом, у нее нет общего для всех сознания своего отношения к Богу. Поэтому этот фактор не может составлять элемент установленного и действующего в ней правового порядка. Поэтому в ее делах нельзя обращаться ни к Слову, ни к Духу Божьему. Гражданская община как таковая духовно слепа и невежественна. Она не имеет ни веры, ни любви, ни надежды. Она не имеет ни вероисповедания, ни обращения. В ней не совершают молитв и в ней люди не являются братьями и сестрами. В ней можно только спросить, как спрашивал Пилат: "Что есть истина? Ибо любой ответ на этот вопрос отменял бы ее предпосылку. "Терпимость" есть в "религиозном" отношении - "религия" является здесь последним словом для обозначения того "иного" дела - ее последняя мудрость. Именно поэтому она имеет также только внешние, только относительные, только преходящие цели и задачи. Именно поэтому она обладает, но она также обременена и обезображена тем, от чего христианской общине согласно ее сущности можно отказаться: физической силы, "светской руки" для того, чтобы в качестве объединения всех находящихся в ее сфере противостоять с помощью угрозы и применения насилия всем остальным. Именно поэтому ей не хватает того, что важно христианству: экуменической широты и свободы. Polis имеет стены. Во всяком случае до сегодняшнего дня фактически всегда существовали только более или менее определенные, ограниченные друг от друга местные, региональные, национальные и в качестве таковых конкурирующие и конфликтующие друг с другом гражданские общины (государства). И именно поэтому она существует без страховки и коррективы по отношению к опасности либо пренебречь самой собой и своим порядком, либо установить себя абсолютно и, таким образом, в обеих случаях разрушиться и прекратить существование. Действительно нельзя, глядя из церкви на государство, не заметить, насколько более слабым, недостаточным и угрожаемым образом сосуществуют люди в этой другой "общине".
3.
Но не следует слишком долго задерживаться на этой постановке вопроса. Согласно пятому тезису барменской "Богословской декларации" (1934), "в нашем еще не спасенном мире" находится также и христианская община, и среди проблем, касающихся государства нет ни одной, которая каким-либо образом не касалась также церкви. Ведь христиан и не христиан, настоящих и сомнительных христиан издалека нельзя четко отделить в ней друг от друга. Разве в божественном причастии не принимал участия также Иуда, предатель? Осознание Бога - это одно, а жизнь в Боге - совсем другое. Слово и Дух Божий являются в христианской общине столь же не наличными величинами, как и в гражданской общине. Ее исповедание веры может закоснеть и стать пустым, ее любовь остыть, ее надежда может быть повергнута в прах, ее весть увянуть и даже совсем умолкнуть, ее молитва и благодарение стать просто формальностью, ее общность измельчать и распасться. Ведь церковная община тоже не "имеет" ни веры, ни любви, ни надежды. Существуют мертвые церкви, и, к сожалению, не приходится долго оглядываться, чтобы увидеть такие. И если Церковь, как правило, отказалась от использования физического насилия и таким образом не пролила крови, то возможно это было основано только на том, что она не имела такой возможности: в любом случае и в ней никогда не было недостатка борьбы за позиции власти. Кроме того, местные, региональные и национальные различия ее способа существования были и остаются наряду с другими глубоко проникающими центробежными факторами достаточно сильными, а центростремительные силы достаточно слабыми, чтобы поставить в широком и радикальном смысле требование единства христианских общин между собой и таким образом сделать желательным и необходимым некое "экуменическое движение". Таким образом, не существует оснований, чтобы на гражданскую общину смотреть сверху вниз с высоты христианской общины.
4.
Однако еще важнее положительное отношение, которое возникает из того, что конститутивные элементы гражданской общины являются свойственными и неотъемлемыми также и для христианской общины. Само название и понятие ekklesia является заимствованием из политической сферы. Даже христианская община живет и действует в рамках обязательного для всех ее членов правового порядка, "церковного права", которое хоть и не может быть самоцелью для нее, но на которое, как на "знак господства Христа" (A. de Quervain, Kirche, Volk und Staat, 1945, стр. 158), ей нельзя не равняться. Христианская община также существует как politeia с определенными властями и службами, формами сообществ и разделением труда. Все, что в государственной жизни является законодательной или исполнительной властью, юстицией, имеет также и в церковной жизни свои четкие параллели, как бы свободно и неопределенно они здесь не складывались, и как бы "духовно" они здесь не обосновывались и не подразумевались. И если христианская община объединяет и не всех людей, а только христиан, которые осознают себя христианами и в большей или меньшей степени хотят быть истинными христианами, то все же она, являющаяся "светом мира", устремляется от этих многих или немногих ко всем людям. По отношению к тем она исповедает веру, к ним относится порученное ей благовестие. Служение всему народу в незначительной или в крупной местности, регионе, стране является смыслом ее существования не меньшим, чем в гражданской общине. В 2. Тим. 2, 1-7 мы читаем, что именно Бог, которому угодно и приятно, чтобы христиане вели спокойную и размеренную жизнь в своем благочестии и благопристойности, хочет, чтобы оказывалась помощь всем людям и те пришли бы к осознанию истины, и что именно поэтому христиане должны молиться за всех людей и в особенности за "царей", т.е. за тех, кто в государственной (объединяющей всех людей) сфере является носителями особой ответственности. В этом смысле христианская община существует не аполитически, а политически. Еще следует добавить, что обет и надежда, в которых христианская община имеет свою постоянную цель, по недвусмысленным указаниям Нового Завета состоит как раз не в вечной церкви, а в построенном Богом, сходящем с небес на землю полисе,* в свете которого блуждают народы и в который цари земли внесут свое величие (Отк. 21, 2. 24), в божественной politeuma (Фил. 3, 20), в basileia Бога, в судебном решении принимающего его трон царя Иисуса (Мат. 25, 31 и далее). С этой точки зрения можно и нужно в таком случае говорить именно о, в конечном счете, высоко политическом значении существования христианской общины.
5.
И вот, именно христианская община знает о необходимости особого существования гражданской общины. Она знает, что все люди (не христиане и христиане!) нуждаются в том, чтобы иметь "царей", т.е. находиться в рамках защищенного превосходящими силой и властью, внешнего, относительного и временного правового порядка. Она знает, что завещанная ей форма, проявляющаяся в своей подлинности, первоначальности и окончательности, является вечным Царством Божьим и вечной справедливостью его благодати. Она сама первоначально и ультимативно провозглашает себя в этой вечной форме. Однако она восхваляет Бога за то, что "в еще не спасенном мире" она тоже имеет некую внешнюю, относительную и временную форму, в которой она даже при условии самого неполного и замутненного познания Иисуса Христа, фактически даже без него, остается действительной и действенной. Эта внешняя, относительная, временная, но не бездейственная и не безрезультативная форма правового порядка и является гражданской общиной. Христианская община, и во всей серьезности - только она, знает о необходимости последней. Зная о Божьем Царстве и милости, она знает и о гордыне людей и ее просто разрушительных последствиях. Она знает, как опасен человек и как он сам себе угрожает. Она знает его как грешника, т.е. как существо, которое постоянно намеревается открыть шлюзы, через которые, если бы этому не препятствовали, должен был бы прорваться Хаос, Ничто и положить конец своему времени. Она может понимать время, которое ему отпущено, только как "время благодати" в двойном смысле: как время, которое дано ему, чтобы осознать и принять благодать Божью, и как время, которое именно для этого дано ему милостью Божьей. Она сама, христианская община, существует в этом отпущенном человеку времени: в пространстве, в котором временная жизнь человека все еще защищена от хаоса, хотя для него уже давно должен бы был наступить срок. Видимые средства этой защиты она открывает в существовании гражданской общины, в факте имеющихся в государственном бытии усилий в направлении внешней, относительной, временной гуманизации человеческого бытия в предотвращении худшего, которое обеспечивается посредством того, что для всех (для христиан и не христиан: и те и другие нуждаются в этом, ибо опасная для людей гордыня живет в них обоих) существует политический порядок, при котором (смотри каждый, где стоишь!) плохих наказывают, а хороших вознаграждают (Рим. 13, 3; I. Пет. 2, 14). Она знает, что без него не было бы даже христианского порядка. Она знает и благодарит Бога за то, что она может существовать - как внутренняя сфера внутри следующей (ср. O. Cullmann, Konigsherrschaft Christi und Kirche im Neuen Testament, 1941) - под защитой гражданской общины.
7.
Церковь должна оставаться Церковью. Cуществуя как внутренняя сфера Царства Христова, она должна так и остаться при своем. Христианская община имеет задачу, которую у нее не может взять гражданская община и которую она со своей стороны никогда не будет выполнять в таких формах, как гражданская община свою. Не на пользу гражданской общины пошло бы, если бы христианская община в целом захотела бы, например, последовать совету Р. Рота и, таким образом, упустила бы категорически предписанную ей особую задачу. Она провозглашает господство Иисуса Христа и надежду на грядущее Царство Божье. Гражданская община этого не делает, ей не нужно передавать эту весть, она может только надеяться, что ей сообщат ее. Она не в состоянии апеллировать к авторитету и милости Божьей, она может только надеяться, что это будет совершаться в другом месте. Она не молится, она может лишь надеяться, что за нее молятся. Она слепа по отношению к "откуда?" и "куда?" человеческого существования, о внешнем, относительном и преходящем ограничении и сохранении которого она должна заботится; она может лишь надеяться, что в другом месте существуют видящие глаза. Она принципиально не может ставить вопрос о человеческой бездне, и она не знает определенной защиты от грозящего оттуда хаоса, она может только надеяться, что в этом отношении в другом месте существуют окончательные познания и слова. Мышление и язык гражданской общины по необходимости колеблется между чересчур детским оптимизмом и чересчур мрачным пессимизмом по отношению к человеку - само собой разумеется, она ожидает от каждого лучшего, чтобы потом также естественно заподозрить каждого в худшем! - она рассчитывает на то, что ее антропология будет откуда-то извне радикально превзойдена и вместе с тем будет также относительно оправдана и ей определят место. Прекращение особого существования христианской общины решительно не возможно потому, потому что до такого можно дойти только в акте наивысшего неповиновения христиан Христу. Однако оно не возможно еще и потому, что тогда замолк бы голос последней единственной надежды и помощи, который необходимо слышать оттуда всему народу.
8.
Выполняя свою собственную задачу, христианская община как раз участвует в задаче гражданской общины. Веря и в Иисуса Христа и провозглашая Иисуса Христа, она верит и провозглашает того, кто является как господином Церкви, так и господином мира. И ее члены, принадлежа к тому внутреннему кругу, автоматически принадлежат также к внешнему, т.е. они со своим указанным им делом веры, любви и надежды не могут остановится на границе этих двух сфер, несмотря на то, что их форма по эту и по ту сторону будет различной в соответствии с различными задачами. В пространстве гражданской общины христианская община солидарна с миром и она должна решительно вносить эту солидарность в дело. Христианская община молится за гражданскую общину. Она делает это именно потому, что гражданская община как таковая не имеет обыкновения молиться. Однако молясь за нее, она берет на себя ответственность за последнюю перед Богом; она не стала бы этого так настойчиво делать, если бы, молясь, она не имела на это своих причин, если бы она, именно молясь за нее, также активно не работала на нее. В том и состоит ее активное выступление за гражданскую общину, что она считает ее власть обязательной и обязывающей для себя как результат Божественного порядка, что она также признает ее порядок разумным и правильным для себя. Это активное выступление состоит в том, что она, по словам апостола (Рим. 13, 1a), при всех обстоятельствах (и таким образом в тех политических формах и реальностях, с которыми она должна иметь дело конкретно) "подчиняет" саму себя делу гражданской общины. В библейском переводе Лютера сказано о "подданстве" и тем самым о чем-то опасно другом, чем община. Общинность заключается как раз не в том, чтобы христианская община и христиане предлагали гражданской общине или ее функционерам максимально возможное слепое верноподданническое послушание, а, согласно Рим. 13, 6, в том, чтобы они делали все требуемое для обоснования, сохранения и утверждения гражданской общины и для осуществления ее задачи на том основании, что они, хотя и являются христианами и имеют отчизну где-то в другом месте, все же существуют и в этой внешней сфере, ибо Иисус Христос является центром и этой внешней сферы, и они, таким образом, ответственны за ее состояние. "Подчинение" означает выполнение этой совместной ответственности, в которой христиане и не-христиане принимаются за общие задачи и подчиняются одним и тем же правилам. Подчинение считается так или иначе, хуже или лучше представленным делом гражданской общины и потому именно ее, что она также (и, таким образом, не только дело христианской общины, но и ее дело!) является делом единого Бога. Ап. Павел прояснил в Рим. 13, 5, что "подчинение" является не факультативным, а необходимым, и необходимым не только по причине "Божьего гнева": не из законного страха перед неизбежным в ином случае конфликтом с некой темной заповедью Бога, а "из совести": в ясном евангельском сознании о Божественной милости и терпении, которое проявляется также в существовании государства и, таким образом: в полной ответственности христиан перед откровением воли Бога, следуя исходящему из свободного сердца повиновению, которое христианин оказывает ей здесь в пространстве Церкви, хотя здесь - с другой целью, чем там (он дает царю - царево, а Богу - Божье, Мат. 21, 22).
9.
Христианская община, взяв на себя ответственность за гражданскую общину, не должна предлагать различным политическим образованиям и реальностям некую необходимо ей присущую теорию. Она не в состоянии выставлять некое учение как христианское учение о справедливом государстве. Она также не в состоянии ссылаться на уже проведенное осуществление совершенного государства или проектировать создание такового. Существует только одно тело Бога, рожденное из воспринятого в вере слова Божьего. Таким образом, не существует некоего соответствующего христианской Церкви христианского государства, никакого дубликата Церкви в политическом пространстве. Ибо если государство, как результат Божественного порядка, как явление одной из констант Божественного Провидения и управляемой им мировой истории находится в Царстве Божьем, то это не значит, что Бог как таковой будет явлен в государственном сообществе, что в Него будут верить и Его признавать. Имеющее место в существовании государства воздействие Божественного порядка заключается в том, что в нем "в пределах человеческого благоразумия и человеческих возможностей" на людей (не зависимо от откровения Бога и их веры) фактически возлагается забота о временных правах и временном мире, о внешней, относительной, преходящей гуманизации человеческого существования. В соответствии с этим различные политические формы и системы, изобретенные человеком, не имеют как таковые характера откровения, не могут быть таковыми опознаны и, таким образом, также не могут претендовать на веру. Беря на себя ответственность за гражданскую общину, христианская община участвует - исходя из Божественного откровения и своей веры, - в человеческих вопросах о лучшей форме и самой целесообразной системе политического существования, но она также сознает границы всех политических форм и систем, изобретенных людьми (в том числе находимых при ее собственном участии), она поэтому будет остерегаться представлять некую политическую концепцию, даже если бы она была "демократическая", как христианскую по отношению к другим. Провозглашая Царство Божье, она в отношении всех политических концепций высказывает свои надежды, но также и ставит свои вопросы. И это в том числе и прежде всего относиться к политической практике. Даже когда она будет по отношению к ней одновременно и более снисходительной и более строгой, и более терпеливой и нетерпеливой, чем участвующие в деле не-христиане, то все же она никогда не может считать эту практику совершенной и, таким образом, смешивать ее с Царством Божьим, ибо все это осуществляется только на основе человеческого благоразумия и в рамках человеческих возможностей. Она ждет, не взирая на уже осуществленные политические практики и те, что будут осуществлены, того "града, который имеет одну основу, строителем и создателем которого является Бог" (Евр. 11, 10). Она доверяет и подчиняется не политической форме и не политической реальности, а силе Слова, посредством которого Бог оправдывает все дела (Евр. 1, 3; Barmer These 5), в том числе и политические.
10.
Однако именно в этой свободе она делает себя ответственной за форму и реальность гражданской общины не так или иначе, а в совершенно определенном смысле. То, что она могла бы вообще могла бы относиться к политике индифферентно, мы уже определили как возможность исключенную. Но и по отношению к различным политическим формам и реальностям не может быть христианской индифферентности. Церковь "напоминает о Царстве Божьем, о Божьих заповедях и справедливости, и вместе с тем об ответственности правящих и тех, кем правят" (Тезисы Барменской декларации, 5). Это означает, что христианская община и отдельный христианин многое могут понять в политическом пространстве и сделать на своем месте - в крайнем случае все принять и претерпеть. Но то, что они многое могут понять и все стерпеть, не имеет еще ничего общего с требуемым от них "подчинением", т.е. с возложенной на них ответственностью в этом пространстве. Их совместная ответственность состоит в том, что они в этом пространстве хотят от Бога, и в том, на что они в этом пространстве должны решиться перед Богом. Они должны, ибо именно к их желанию и решению в противоположность к их пониманию и терпению относится то, что это будет иметь совершенно определенное направление, относительно которого хотя снова и снова в деталях требуется обсуждение в христианской общине, но суть дела которого не является предметом дискуссии и которое нельзя сделать предметом уступок и компромиссов. Христианская община "подчиняется" гражданской общине, когда она, измеряя масштабом своего познания Господа, который является Господом всего, различает (проводя различия "по совести" в сфере внешних, относительных, преходящих возможностей этой внешней сферы!) справедливое и не справедливое государства, т.е. смотря по обстоятельствам лучше или хуже представленные политическую форму и реальность, порядок и произвол, господство и тиранию, свободу и анархию, общность и коллективизм, право личности и индивидуализм, различает государство по Рим., 13 и по Откр., 13. В соответствии с этими различиями в вопросах, возникающих для обоснования, сохранения и осуществления государственного порядка, она судит в зависимости от случая и от ситуации. И согласно ее определенной таким образом оценке в зависимости от случая, в зависимости от ситуации она будет выбирать и желать это (справедливое, т.е. смотря по обстоятельствам, лучшее государство), и не выбирать и не желать другое (несправедливое, т.е. смотря по обстоятельствам, худшее государство). И согласно этому выбору или не-выбору, желанию или не-желанию, здесь она будет содействовать, а там сопротивляться. Именно при помощи этого - исходящего из ее собственного центра и признанного в своем всеохватывающем значении - различения, оценки, выбора, желания и содействия, именно в практических решениях, необходимых с точки зрения этого центра и движущихся в заповеданном ей направлении, христианская община осуществляет свое "подчинение", свою совместную ответственность по отношению к гражданской общине.
11.
Таким образом, хотя и не существует никакой идеи, системы, программы, есть однако узнаваемое и требующее соблюдения направление и линия христианских решений, которые требуется проводить в политическом пространстве. Определение этой линии происходит не путем обращения к проблематичной инстанции так называемого естественного права. Это означало бы, что христианская община усвоила путь не ориентированной на ее центр непросвященной гражданской общины, восприняла методы языческого государства. Тогда она действовала бы не как христианская община в гражданской общине, тогда она не была бы солью и светом этого широкого пространства. Тогда она не только высказывалась бы солидарно с гражданской общиной, но и уровнялась бы с ней как раз в том, чего той не хватает. Этим она, конечно, не оказала бы той услугу. Гражданской общине как таковой (в своей нейтральности по отношению к Слову и Духу Божьему) не хватает именно этого: некоего более надежного, более однозначного сравнительно с так называемым естественным правом обоснования политических решений. Под "естественным правом" понимают воплощение того, что человек якобы "по природе", т.е. при всех мыслимых предпосылках, изначально и, таким образом, в самом общем, считает правом и несправедливостью, необходимым, разрешенным и запрещенным. Часто это ставят в связь с природным, т.е. известным человеку от природы Откровением Бога. И гражданская община как таковая, еще или вновь не освещенная из своего центра, без сомнения не имеет другого выбора, кроме как мыслить, говорить и действовать, исходя так или иначе из этого так называемого естественного права, т.е. исходя из выдаваемой по обстоятельствам за естественное право концепции этой инстанции: она вынуждена всегда зависеть от разгадывания или от какого-либо могущественного утверждения той или иной интерпретации этой инстанции, всегда ощупью и экспериментируя в своих исходящих отсюда убеждениях и в конечном итоге всегда в неизвестности о том, не является ли иллюзией рассчитывать на эту инстанцию, и потому фактически никогда не обходясь, тайно или явно, без существенного использования точки зрения тонкого или грубого позитивизма. Результаты так обоснованной политики соответствуют этому! И если эти результаты были и являются не однозначно негативными, если рядом с худшим существовало и есть лучшее, рядом с несправедливым - справедливое государство (конечно всегда во всевозможных удивительных смешениях обеих!), то это основано не на том, что где-то дело теперь все же дошло до открытия и применения на практике естественного права, а только на том, что непросвещенная, нейтральная, языческая гражданская община тоже находится в Царстве Божьем, что все политические вопросы и политические усилия как таковые опираются на милосердный порядок Бога, оберегающего человека, ограничивающего его грехи и его преступления. Намерением, смыслом и целью этого Божьего порядка является то, что становится очевидным в этом лишь случайно "лучшем" или случайно справедливом государстве. Так происходит всегда, хотя отсутствует уверенное осознание твердых норм политических решений, хотя неодолимо и угрожающе приближается очевидное искажение кажущегося познания истины. Таким образом, это происходит при содействии участвующих людей, но совершенно не является их заслугой. Dei providentia hominum confusione. Если бы политическая ответственность христианской общины приводилась в исполнение при той предпосылке, что она бы тоже участвовала в вопросе об истинном естественном праве, и что она также пыталась бы обосновывать свои решения с этой точки зрения, то тогда, разумеется, ничего не изменилось бы во власти Бога делать из Зла Добро, как он фактически всегда и делает в политическом порядке. Однако это означало бы, что христианская община тоже принимает участие в человеческих иллюзиях и смятении. Этого как раз достаточно, чтобы она, поскольку она не отваживается идти своим собственным путем, фактически в значительной степени участвовала бы в этом. Однако она во всяком случае может не желать этого участия и не делать этого добровольно. Но она стала бы это делать, если бы она тоже стала искать норму своих политических решений в какой-либо концепции так называемого естественного права, выводить и обосновывать ее исходя из него. Это не христианские, а "природные", мировые, мирские задачи и проблемы, в которых христианская община должна участвовать, соблюдая свою политическую ответственность. Единственно достоверная и задающая масштаб духовная, а вовсе не природная норма, ясная закономерность своего собственного, а не темная закономерность чуждого дела, есть то, на что она при этом ориентируется, исходя из осознания чего она также будет принимать свои решения в политическом пространстве.
12.
Именно с этой точки зрения она имеет право честно и спокойно вступаться за эти чуждые ей дела. Таким образом, в политическом пространстве она будет выступать не за себя саму, не за свои собственные "интересы" и "дела". Ее собственная значимость, ее влияние, ее власть как Церкви в государстве не являются целями, которые будут определять направление и линию ее политического решения. "Царство мое не от мира сего. Если бы от мира сего было мое Царство, то мои служители подвизались бы за меня, чтобы я не был предан Иудеям; но ныне Царство мое не отсюда".(Иоан. 18, 36). Скрытое пренебрежение, которое, как правило, навлекается на Церковь, борющуюся за саму себя при помощи всех политических средств, даже тогда, когда она достигает определенных успехов в этой борьбе, является заслуженным. И однажды эта борьба обычно заканчивается различными откровенно постыдными поражениями. Христианская община не является самоцелью. Она служит Богу и именно потому вместе с тем людям. Это действительно правда, что глубочайший, конечный божественный смысл гражданской общины состоит в создании пространства, чтобы провозглашать и внимать Слову, и в этом смысле, соответственно, пространства для существования христианской общины. Но путем, на котором гражданская община, согласно Провидению и предписанию Бога, делает и может это сделать, является природный, мировой, мирской путь установления права, обеспечения свободы и мира в пределах человеческого благоразумия и человеческих возможностей. Таким образом, согласно божественному смыслу гражданской общины речь идет вовсе не о том, чтобы она постепенно более или менее превращалась в Церковь. Так, политическая цель христианской общины состоит не в том, чтобы постепенно сделать государство Церковью, т.е. в наибольшей степени поставить его на службу своим собственным задачам. Если государство обеспечивает ей в какой-либо из возможных здесь форм свободу, признание и особые права (государственно-правовая гарантия Церкви того или иного рода, доступ в школу и на радио, защита воскресенья, финансовые поблажки и поддержку и прочее), то она даже не начнет думать о церковном государстве. Она будет благодарна за это как за дары, в которых она видит действие Божественного провидения и предписания: и прежде всего для того, чтобы она в таких расширенных границах являлась тем более верною, тем более ревностной Церковью, и чтобы она также зримо оправдывала направленные на нее со стороны гражданской общины ожидания. Однако она не станет делать такой дар требованием, который она должна отстаивать у гражданской общины. Если гражданская община отказывает ей в таком даре, то она будет сначала искать ошибку не у той, а у себя самой. Здесь действует: "Не противься злу!" В этом случае христианская община задаст вопрос, привела ли она уже гражданской общине доказательство духа и силы, представила ли и провозгласила ли она уже в мире Иисуса Христа так, что она со своей стороны может уже ждать соответствующего внимания к себе, как важному, интересному и благотворному фактору общественной жизни. Она спросит себя, например, действительно ли следует ей говорить нечто с ее точки зрения значительное, что должно было быть услышанным и сказанным в школе. Вначале и прежде всего она будет приносить покаяние (когда и где она не имела для этого повода?), и это будет лучше всего происходить таким образом, что она в оставленном ей общественностью, возможно самом маленьком, пространстве делала бы свое особое дело еще увереннее, теперь действительно собранно, с удвоенным усердием "в самом малом вопросе с самой большой силой". Там, где она желает лишь показать свою "общественную волю", лишь выдвинуть свое "общественное требование", она тем самым как раз доказывает, что эта воля (в факте ее существования как Церкви) не релевантна ее действительному плану, и тогда будет справедливо перед Богом и людьми, что ее не слышат или как раз слышат так, что она продолжительно или непродолжительно определено не будет испытывать при этом радости. Только не сознающая особого смысла государства, только не готовая к покаянию, только так или иначе духовно несвободная Церковь всегда выходила на политическую арену с подобными "общественной волей" и "общественным требованием" как борец за собственное дело.
13.
Однако то собственное, с чем она выходит на арену, тоже не может быть - это ограничение мы уже обозначили - просто и непосредственно Царством Божьим. Церковь напоминает о Царстве Божьем. Однако это не означает, что она считает государство способным постепенно стать Царством Божьим. Царством Божьим является царство, в котором Бог без тени, Без проблем и противоречий является Всем во всем, властью Бога в спасенном мире. В Царстве Божьем внешнее сохраняется во внутреннем, относительное в абсолютном, временное в окончательном. В Царстве Божьем нет ни законодательной, ни исполнительной, ни судебной власти. Ибо в Царстве Божьем нет греха, которому бы следовало сначала определить место, нет хаоса, которого следовало бы боятся и сдерживать. Царство Божье - это вытекающее из сокровенности, ставшее зримым мировое господство Иисуса Христа во славу Бога-отца. Гражданская община как таковая, нейтральная, языческая, еще или вновь непросвещенная гражданская община ничего не знает о Царстве Божьем. В лучшем случае она знает о различных идеалах естественного права. Однако христианская община в гражданской общине знает это и напоминает ей об этом. Она напоминает о пришедшем и возвращающимся Иисусе Христе. Но она не может делать это таким образом, что будет проектировать форму и реальность государства подобно Царству Божьему, пытаясь предложить и осуществить это в гражданской общине. Снова государство право, когда оно имеет обыкновение запрещать вытекающие из этого основания христианские требования. В его сущности заложено то, что оно не является Царством Божьим, что оно также не может стать им. Оно соответствует предписанию Бога относительно "еще не спасенного мира", в котором со всей серьезностью нужно считаться с грехом и следующей за ним опасностью хаоса, и в котором хотя и реально установлено господство Иисуса Христа, но оно еще сокрыто. Государство изменило бы своему смыслу, если бы стало вести себя так, как будто ему дано развернуться до Царства Божьего. Однако и Церковь, которая дала ему повод для этого, тоже следовало бы удержать от того, чтобы она не стала виновной в слишком неосмотрительной заносчивости. Она обязана была бы считать, что должна и может себя саму развить до Царства Божьего, если ее соответствующее требование по отношению к государству должно иметь смысл. Но Церковь вместе с государством находится в "еще не спасенном мире". С точки зрения Царства Божьего даже в лучшем случае это не допускается и в ней. Не путает ли она со своей стороны Царство Божье с идеалом естественного права, когда делает его осуществление в государстве содержанием своего требования, когда она подразумевает, что может и должна заниматься "политикой Царства Божьего"? Не нуждается ли она сама в этом случае прежде всего в повторном напоминании о действительном, грядущем как для нее, так и для государства Царстве Божьем? Нет, свободная Церковь не позволит застать себя на этом пути.
14.
Направление и линия христианских политических различения, оценки, выбора, желания и содействия относятся к способности и потребности политической сущности в уподоблении. Политическая сущность не может представлять собой ни повторения Церкви, ни предвосхищения Царства Божьего. В отношении к Церкви она является собственным, по отношению же к Царству Божьему (как и сама Церковь!) человеческой сущностью, несущей вид этого преходящего мира. Поэтому о равенстве между ней и Церковью, с одной стороны, и Царством Божьим, с другой стороны, не может быть и речи. Тем не менее, основываясь на особом Божьем установлении, принадлежа к Царству Иисуса Христа, она не имеет собственной законности, самостоятельной природы по отношению к Церкви и Царству Божьему. Поэтому о простом и абсолютном различии и неподобии между ней и Церковью, с одной стороны, и Царством Божьим, с другой, также не может быть речи. Таким образом, остается и настоятельно напрашивается то, что справедливость государства с христианской точки зрения - это его существование как подобия, соответствия, аналога Царству Божьему, в которое верят в Церкви и которое провозглашается Церковью. Поскольку гражданская община образует внешнюю сферу, в которой христианская община с тайной своего познания и своего послания является внутренней, и поскольку она имеет, таким образом, с последней общий центр, не может быть иначе, что бы она, хоть и имея собственные и иные предпосылки и задачи, не была бы способна к уподоблению по отношению к учреждающим христианскую общину истине и действительности: способна к тому, чтобы опосредованно отображать ее в зеркальном отражении. Однако поскольку своеобразие ее предпосылок и задач, ее существование как особой внешней сферы так и должны сохраняться, ее справедливость и ее существование как зеркального отражения христианской истины и реальности теперь не могут быть заданы естественно и навсегда, скорее они всегда в высшей степени подвержены опасности, и всегда и везде остается под вопросом, осуществляет ли гражданская община свою справедливость и в какой мере, и чтобы защитить ее от вырождения и распада, ей необходимо постоянно напоминать о справедливости; она также нуждается в подобии, как и сама способна на него. Поэтому вновь и вновь требуется историческая действительность, которая имело бы своим содержанием и целью ее оформление как уподобление Царству Божьему и осуществление справедливости. Однако в этой исторической действительности человеческая инициатива не может исходить из самой гражданской общины. Она, в качестве гражданской общины, является непросвещенной по отношению к тайне Царства Божьего, к тайне своего собственного центра и нейтральной по отношению к исповеданию и возвещению христианской общины. Как гражданская община, она вынуждена черпать из дырявого источника естественного права. Сама по себе она не может вспомнить о правдивой и действительной мере своей справедливости, начать движение по ее исполнению. Для этого ей требуется благотворная, беспокойная действительность, прямо и непосредственно вращающаяся вокруг того центра деятельность, а именно: политическая ответственность христианской общины. Христианская община тоже не является Царством Божьим, но она знает о нем, надеется на него, верит в него; она молится от имени Иисуса Христа и провозглашает его имя как высшее среди всех имен. Она, христианская община, не нейтральна по отношению к этому, и потому также не бессильна. Если она исполняет только великие, заповеданные и необходимые ей как ее политическая ответственность metabasis eis allo genos, то она не может и не будет нейтральна и бессильна также и в других genos, не сможет и там отречься от своего Господа. Если она вступает в свою политическую ответственность, тогда это должно означать, что теперь она берет на себя человеческую инициативу, которую не может взять гражданская община, теперь она дает той стимул, который та сама себе не может дать, теперь она делает напоминание, на которое та сама не способна. Она различает, оценивает и выбирает политическую сферу всегда в пользу просветления своей связи с Божьим порядком спасения и благодати и, таким образом, не в пользу всех затемнений этой связи. В рамках представленных в каждом случае политических возможностей, отстраняя и отклоняя другие, она всегда различает и выбирает те, в реализации которых становится очевидным подобие, соответствие, аналогия, зеркальное отражение того, что образует содержание ее вероисповедания и ее послания. В решениях гражданской общины она всегда встает на ту сторону, где господство Иисуса Христа повсюду, а таким образом, также в этой чуждой ей сфере не остается неясным, а проясняется. Она хочет, чтобы форма и реальность государства посреди быстротечности этого мира указывали на Царство Божье, а не в сторону от него. Она хочет, чтобы человеческая политика не пересекала Божью, а чтобы она в своем полном отдалении от той шла ей параллельно. Она хочет, чтобы откровенная и деятельная благодать Божья отражалась в на земле лишь возможном материале внешних, относительных и преходящих действий и способов деятельности политической общины. Таким образом, она изначально и окончательно отвечает перед Богом, перед тем единым Богом, который милостив и открыт по отношению к людям в Иисусе Христе, в том, что она берет на себя ответственность за гражданскую общину. В своих политических определениях, оценках, выборе и желании она дает имплицитное, косвенное, но все же реальное свидетельство. Ее политическая деятельность также является вероисповеданием. При помощи его она вызывает и гражданскую общину из нейтральности, из невежества, из язычества к ответственности перед Богом, в которой она осуществляет свою собственную политическую ответственность. Таким образом, действуя политически, она также действует именно в верности своему собственному заданию. Так ею приводится в действие история, которая имеет целью и содержанием уподобление гражданской общины Царству Божьему и, таким образом, исполнение своей справедливости.
15.
Христианская община основана на познании единого вечного Бога, который стал человеком и, таким образом, ближним человеку для того, чтобы оказывать ему милосердие (Лук. 10, 36 и далее). Это неизбежно влечет за собой то, что христианская община в политическом пространстве всегда и при всех обстоятельствах в первую очередь будет заботиться о человеке, а не о каком-либо деле, неважно будет ли это дело анонимным капиталом или государством как таковым (функционированием его бюрократии!), честью нации, цивилизационным или культурным прогрессом, или даже так или иначе разработанной идей исторического развития человечества. О последнем она не будет заботиться даже тогда, когда та является возвышением и благом для будущих поколений человечества, понимаемым как цель данного развития, для достижения которых сегодня можно один раз переступить через человека, человеческое достоинство, человеческую жизнь. Даже право становится несправедливостью (summum ius summa in iuria) там, где оно хочет господствовать как абстрактная форма, вместо того, чтобы как право человека служить ограничению и сохранению человека. Христианская община всегда и при всех обстоятельствах является противником идола Чаггернат. После того, как Бог сам стал человеком, человек является мерой всех вещей, человек может и должен заступаться, а в известных условиях и приносится в жертву, только за человека, и человек, даже самый жалкий человек (хотя конечно не эгоизм человека, а человечность человека) должен быть взят под защиту от автократии любого пустого "дела". Не человек должен служить делам, а дела - человеку.
16.
Христианская община является свидетелем божественного оправдания, т.е. акта, в котором Бог в Иисусе Христе установил и закрепил свое первоначальное право на человека и вместе с тем право самого человека против греха и смерти. Будущее, которого она ждет, является определенным проявлением этого оправдания. Это влечет за собой то, что христианскую общину в гражданской общине можно будет найти везде, где порядок последней основан на том, что никто не исключен как из подчинения осознанному и признанному всеми праву, так и из защиты этого права, и что при всех обстоятельствах политическая деятельность регулируется при помощи этого права. Она всегда поддерживает правовое государство, максимальное действие и применение тех двойственнных правил, и потому всегда против любого перерождения правового государства. Таким образом, ее никогда нельзя будет найти на стороне анархии и тирании. Ее политика будет в любом случае напирать на то, чтобы гражданская община совершенно серьезно воспринимала этот основной смысл своего существования: ограничение человека и сохранение человека посредством обнаружения и установления права.
17.
Христианская община является свидетелем того, что пришел Сын Человеческий, чтобы искать и спасать то, что потеряно. Для нее это должно означать, что она, свободная от всей фальшивой беспристрастности, и в политическом пространстве прежде всего смотрит вниз. Те, за кого она преимущественно и особенно будет вступаться, и за кого она в первую очередь заставит отвечать гражданскую общину, это - слабые по своему общественному и экономическому положению, и потому находящиеся под угрозой, т.е. - бедные. То, что она любит их в рамках ее собственной задачи (в форме ее "диаконии"), является единственным, а именно, первым ее делом, но за которым она, теперь уже в рамках своей политической ответственности, не должна упустить другое: выступление за такое оформление права, которое исключает, чтобы его равенство стало для всех покрывалом, под которым для сильных и слабых, самостоятельно и несамостоятельно зарабатывающих, богатых и бедных, работодателей и наемных рабочих это фактически означало бы неравное ограничение и неравную защиту. В политическом пространстве христианская община как таковая и по необходимости в установке и борьбе поддерживает социальную справедливость. И она при выборе между различными социалистическими возможностями (социальный либерализм? товарищество? синдикализм? экономика свободных денег? умеренный? радикальный марксизм?) в любом случае выберет то, от чего она по обстоятельствам (отставляя в сторону все другие точки зрения) будет ожидать наивысшей степени социальной справедливости.
18.
Христианская община - это община тех, кто посредством Слова благодати и посредством Духа любви Бога призваны в свободе стать детьми Божьими. В переводе и в переходе в совершенно другую политическую форму и реальность это означает, что она подтверждает свободу как гарантированное каждому гражданину гражданской общиной основное право, свободу исполнять свои решения в политически-правовой сфере по собственному усмотрению и выбору и, таким образом, самостоятельно, а также свободу существования в определенных сферах, обеспеченных, но не упорядоченных и регулируемых с политически-правовой точки зрения (семья, образование, искусство, наука, вера). Христианская община при всех обстоятельствах не будет избегать и сопротивляться практической диктатуре, т.е. частичному и временному ограничению этих свобод, но при всех обстоятельствах будет избегать и сопротивляться принципиальной диктатуре, т.е. тоталитарному государству. Совершеннолетний христианин может хотеть только быть совершеннолетним гражданином, но он вправе также и своим согражданам желать существовать лишь в качестве совершеннолетних людей.
19.
Христианская община - это община тех, кто, как члены одного тела с единой главой, обязаны этим своему Господу и именно тем самым друг другу, и связаны с ним и друг с другом. Из этого следует, что она будет понимать и интерпретировать политическую свободу и, таким образом, гарантированное отдельному гражданину основное право не иначе, как в смысле требуемой от него первостепенной обязанности ответственности (что не стало ясным из классического провозглашения так называемых "прав человека" как в Америке, так и во Франции). Таким образом, как в политической, так и в не политической сферах гражданин ответственен за свои решения и действия во всей сфере своей свободы. И, само собой разумеется, гражданская община также ответственна в соблюдении своей свободы как целого. Так христианская позиция превосходит как индивидуализм, так и коллективизм. Христианская община знает и признает "интересы" отдельного человека и общества в целом, но она сопротивляется им там, где они становятся во главу угла, она подчиняет их бытию гражданина, бытию гражданской общины под правом, выше которого отдельные люди не должны господствовать как нечто целое, о котором они должны спрашивать, которое они должны найти, которому они всегда должны служить для ограничения и сохранения человека.
20.
Как община тех, кто живет под одним Господом на основе крещения в едином Духе и в одной вере, при всем трезвом понимании различия потребностей, способностей и задач в политической сфере, христианская община должна и будет выступать за равноправие свободы и ответственности всех - как граждан, с которыми следует обращаться как с совершеннолетними, т.е. за ее равноправие перед связывающим и обязывающим всех законом, за ее равноправие в совместном действии по его осуществлению и проведению, за равноправие в гарантированном этим законом ограничении и сохранении. Если по христианскому пониманию в характере гражданской общины заложено именно то, что это равноправие не может быть ограничено никаким различием признания веры или неверия, то на основании христианского понимания можно и нужно снова и еще определеннее указать на то, что не только ограничение политической свободы и ответственности определенных сословий и рас, но прежде всего также и женщин является произвольным обстоятельством, которое действительно не может быть достойным сохранения. В последовательности христианского понимания также и в этом деле будет существовать только одно возможное решение.
21.
Зная о различии даров и задач Святого духа внутри своего собственного пространства, христианская община и в политическом пространстве будет готова и открыта для необходимости разделить различные функции и "власти": законодательную, исполнительную и судебную; поскольку носители одной не могут одновременно являться носителями другой. Ни один человек не является Богом, который был бы в состоянии соединять в своем лице функции законодателя и правителя, правителя и судьи, не подвергая опасности суверенитет соблюдаемого права, как здесь, так и там. "Народ" тоже не является таким Богом, как и христианская община даже во всей своей общности не является ее собственным Господом и обладателем всей его власти. Но здесь, как и там, необходимо организовать определяемые в народе (посредством народа и для народа) и все же различные и, таким образом, также обеспечиваемые различными лицами службы, объединение которых в одних человеческих руках не способствовало бы единению всего дела, а разрушило бы его. Христианская община будет всегда идти во главе гражданской общины в осознании необходимости, с которой в этом деле следует считаться. Христианская община живет открытием истинного Бога и его откровением, им как светом, который вспыхнул в Иисусе Христе для того, чтобы разрушить дело тьмы. Она живет в наступившем дне Господа, и ее задача по отношению к миру состоит в том, чтобы разбудить его и сказать ему, что этот день наступил. Необходимое политическое соответствие этому факту состоит в том, что христианская община является ярой противницей любой тайной политики и тайной дипломатии. То, что принципиально является и хочет оставаться тайным, в политической сфере также может быть только несправедливостью, в то время как право отличается от несправедливости именно тем, что оно в своем учреждении, утверждении и осуществлении стремиться к свету общественности. Там, где свобода и ответственность являются единственными категориями на службе у гражданской общины, можно и необходимо говорить во всеуслышание, действовать на глазах у всех. Законодатель, регент и судья могут и должны быть принципиально готовы к отчету для всех сторон, не позволяя публике спутать бразды правления и не являясь зависимыми от нее. Государственное искусство, которое скрывается во тьме, является искусством государства, которое как анархическое и деспотическое государство должно утаивать нечистую совесть своих граждан или своих функционеров. Христианская община ни в коем случае не окажет ему в этом помощь.
23.
Христианская община осознает себя основанной и вскормленной свободным Словом Божьим, всегда по-новому укореняющем свою свободу в Священном Писании. И внутри своего собственного пространства она ожидает от человеческого слова, что оно будет носителем и провозглашением этого свободного Слова Божьего. Она должна решиться на уподобление, и приписать свободному человеческому слову также в пространстве гражданской общины благовестие, положительное, организующее значение. Она не может быть здесь слишком подозрительной, ибо там она (с полным основанием) столь доверчива. Она будет рассчитывать не на то, что слова не обязательно являются пустыми, бесполезными или даже опасными, а на то, что посредством справедливых слов можно прояснить и привести в порядок нечто решающее. Поэтому, не смотря на опасность, что тогда могут прозвучать и пустые, бесполезные, опасные слова, она должна выступать за то, чтобы справедливое слово не было лишено возможности прозвучать и быть услышанным. Она будет выступать за то, чтобы в гражданской общине говорили друг с другом, чтобы работали друг с другом. И она будет выступать за то, чтобы это происходило открыто. Со всей своей силой она будет на стороне тех, кто не хочет иметь ничего общего со всеми управляющими, контролирующими и подвергающими цензуре выражение общественного мнения. Она не знает ни одного предлога, под которым это могло бы быть хорошим делом, а не "вынужденным положением", где это могло бы быть необходимо!
24.
В христианской общине по законам последования Христу не господствуют, а служат. Поэтому и в гражданской общине всякое господство, которое как таковое не является служением, она может признать только как болезненное и никогда как нормальное состояние. Не существует государства без государственной власти. Однако власть справедливого государства отличается от власти несправедливого как potestas и potenia. Potestas - это следующая и служащая праву, potentia - предшествующая праву, преодолевающая право, угнетающая и разрушающая власть - "сила в себе", которая как таковая является просто злом. Бисмарк, не говоря уже о Гитлере, (несмотря на книжечку с выбранными местами из Писания на его ночном столике!) не был образцовым государственным человеком, ибо он принципиально хотел организовать и основать государство сверху вниз, а делал свое дело на основе "власти самой по себе". В конце концов, из этой слишком настойчивой попытки не могло получиться ничего другого, чем то, что и получилось. В данном случае верно определение: "Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет". Христианская концепция государства направлена в прямо противоположную сторону.
25.
Будучи изначально экуменической (соборной, католической), христианская община и в политическом аспекте противостоит всем абстрактным местным, региональным и национальным интересам. Она всегда будет искать лучшее для того или другого города. Однако она никогда не будет делать этого, не выглядывая одновременно за пределы его стен. Она будет осознавать формальность, относительность и временность его границ, обособления его задач от задач других городов. Она всегда будет принципиально выступать за взаимопонимание и совместную работу в большем кругу. Именно Церковь будет в последнюю очередь заступаться за узкую политику, взирающую "со своей колокольни". Pacta sunt servanda? Pacta sunt concludenda! Граждане здесь и граждане там должны договариваться друг с другом, если они хотят, чтобы их дело существовало и там и здесь, а не завершилось крахом. В христианской общине и в этом отношении почувствовался уже запах свободы, и исходя из нее другие тоже должны ее почувствовать.
26.
В христианской общине знают о гневе и суде Божьем, но также знают и о том, что гнев длиться всего одно мгновение, а милость Его - вечна. Политическая аналогия этой истины состоит в том, чтобы в заданных обстоятельствах и христианская община (как именно она может быть здесь не солидарной?) одобряла, поддерживала и при известных обстоятельствах даже побуждала насильственное разрешение конфликтов в гражданской общине, от полицейских мер до решений уголовной юстиции, от вооруженного выступления, - предпринимаемого не для восстания против правовой "власти", а для ее восстановления, направленного против определенного, ставшего незаконным, недостойного и не зрелого более для своей задачи режима, - до оборонительной войны против приходящей извне угрозы правовому государству. Однако она может признать любое разрешение конфликта только как ultima ratio regis. Она будет одобрять и поддерживать их только там, где они будут являться последними и неизбежными в данный момент возможностями. И предупреждая, пока еще существуют другие возможности, она всегда будет стараться отодвигать и избегать этих моментов исчерпания всех других возможностей. Она не может выступать за абсолютный мир, за мир любой ценой. Однако она должна и будет выступать за то, чтобы любая цена за сохранение и восстановление мира внутри и снаружи не могла рассматриваться как слишком высокая кроме последней, которая состоит в уничтожении и разрушении правового государства и, тем самым, в практическом отречении от Божественного порядка. Прежде, чем воззвать к насилию, она показывает себя изобретательной в поисках других способов разрешения конфликтов! Совершенство небесного Отца (где оно признается), который как таковой не перестает быть также и небесным судьей, требует земного совершенства такой мирной политики, которая действительно доходит до границ человеческих возможностей.
27.
Это были некоторые примеры христианского политического различения, оценки, выбора, желания, усилия: примеры уподоблений, соответствий, аналогий провозглашаемого в христианской общине Царства Божьего в отношении пространства внешних, относительных, проходящих вопросов жизни гражданской общины. Путь отсюда туда на всем своем протяжении требует христианского, духовного, пророческого познания. Перечисленные пункты сравнений и решений не являются, таким образом, параграфами конституции государства. Они призваны лишь проиллюстрировать, как христианская община принимает решения в пространстве гражданской общины. Чтобы показать суть, можно было бы взять вдвое, втрое или вполовину меньше таких примеров, или даже только один. Было сказано примеры, ибо необходимо было показать уподобительное, но в высшей степени конкретное отношение между христианской благой вестью и определенными политическими решениями и поведением. Еще конкретнее можно было бы говорить лишь в форме упоминания и обоснования отдельных исторически определенных высказываний. И было названо много примеров, ибо надо было обнаружить то, что речь в христианской политике идет хотя и не о системе, но также и не о реализуемых тут и там отдельных случаях, а о систематическом направлении, о последовательной линии двусторонних открытий, о связи объяснения и применения. Таким образом, предложенный здесь ряд таких объяснений и применений, само собой разумеется, необходимо дополнить со всех сторон. В сущности названных и называемых кроме этого пунктов сравнений и решений лежит то, что переводы и переходы оттуда сюда в отдельных случаях всегда будут спорными, более или менее проясняющими, и что то, что можно сказать по этому поводу, не может носить характер совершенного доказательства. Пусть сказанное будет превзойдено большей широтой, глубиной и точностью! При этом определенно обнаруживается, что на этом пути может быть обосновано и выведено вовсе не все и каждое. Однозначность библейской благой вести будет заботиться о том, чтобы ее объяснения и применения развивались в систематическом направлении и последовательно. То, что принципиально нужно было и требуется сейчас показать, - это возможность и необходимость сравнения двух пространств, а также решений, которые возникают из перехода от первого пространства ко второму.
28.
Теперь добавим замечание относительно систематичности и последовательности указанных здесь направления и линии христианского политического мышления и деятельности. Мы выдвигаем аргументы, исходя не из концепции "естественного права", а исходя из Евангелия. Однако нельзя отрицать того, что в ряду перечисляемых примеров мы неоднократно затрагивали предмет дела установками, которые были обоснованы иначе с точки зрения естественного права. Того, кто тут и там вспоминает о Руссо, радуется или сердится по этому поводу, мы поддержим. Нам не нужно стесняться соседства. Мы же видели, что божественный порядок в отношении государства делает вполне возможным, чтобы в его сфере можно было придти к объективно правильным теоретическим и практическим познаниям и решениям даже там, где вследствие мутного источника, из которого они происходят, можно было бы ожидать сплошных ошибок и неверных шагов. Если бы мы здесь действительно получили результат благодаря помощи обоснованных с точки зрения естественного права тезисов, то в этом можно было бы видеть подтверждение того, что polis находится в Царстве Иисуса Христа в том числе и тогда, когда его носители не знают или не допускают возможности такого положения дела и потому не знают, как использовать доступное отсюда людям познание его сущности. Почему могло быть невозможным то, чтобы в нем, несмотря на его слепость, могло возникать содержательно верное понимание сути вещей и время от времени действительно возникало? Языческая гражданская община живет тем, что подобное водительство слепых делает возможными ее стабильность и ее функции. Именно поэтому христианская община не может и не должна лишать ее своего свидетельства реально обоснованного, определенно очерченного и последовательно применяемого понимания.
29.
Еще одно замечание относительно систематичности и последовательности рассматриваемых направления и линии: можно заметить (с удовлетворением или досадой) то, что христианско-политическое направление и линия, которые следуют из Евангелия, обнаруживают бросающуюся в глаза склонность к той позиции, которую, как правило, везде обозначают как позицию "демократического" государства. В этом отношении мы также остережемся оспаривать очевидный факт. "Демократии" в каком-либо техническом (швейцарском, американском, французским и пр.) смысле данного понятия наверняка не требуется форма правового в христианском понимании государства. Это правовое государство, рассматриваемое исходя из указанных пунктов сравнений и решений, может также иметь форму монархии или аристократии, возможно, даже диктатуры. Напротив, ни одна демократия как таковая не защищена от того, чтобы не оказаться несостоятельной во многих или во всех рассмотренных пунктах сравнений и решений, чтобы не выродиться не только в анархию, но также в тиранию и стать, таким образом, несправедливым государством. Можно и нужно признать также, что слово и понятие "демократия" ("господство народа") является бессильным средством, чтобы хотя бы только приблизительно обозначить, какое значение, согласно христианской точке зрения, оно имеет для соответствующей Божественному предписанию, установленной и существующей гражданской общины. Этого нельзя упускать и отрицать еще и потому, что христианско-политические различение, оценка, выбор, желание, усилие на всем своем протяжении имеют тенденцию к такой форме государства, которая в так называемой "демократии", если и не осуществляется, то, по крайней мере, более или менее серьезно и явно подразумевается и является целью. Если посмотреть на все в целом, то необходимо сказать, что в любом случае они имеют более сильную тенденцию в этом, чем в каком-либо другом направлении. Ведь существует родство между христианской общиной и гражданской общиной свободных народов!
30.
В заключение мы обратимся к вопросу о практическом осуществлении христианско-политических решений. Возможно, сначала следует подумать об образовании и о деятельности особой христианской партии. К этому средству уже давно прибегли в Голландии, затем в Швейцарии ("Евангелическая народная партия"), а с недавних пор в особенности во Франции ("Народное республиканское Движение") и в Германии ("Христианско-демократический Союз"). С евангельской стороны считалось возможным объединяться для этой цели с соответствующими заинтересованными римско-католически настроенными согражданами. Однако партии и без того являются одними из самых спорных феноменов политической жизни, отнюдь не ее основными элементами, возможно, скорее нездоровыми и в любом случае вторичными явлениями. Понимает ли христианская община, что делает, когда для осуществления своей ответственности в гражданской общине она увеличивает эту структуру еще на одну партию? Существует ли с точки зрения христиан другая "партия" в государстве кроме самой христианской общины с ее, разумеется, особыми смыслом и задачей по отношению ко всему? И может ли с точки зрения христианских взглядов в качестве некоего политического соответствия Церкви в государства (если она должна иметь форму партии) быть позволено и возможно что-либо другое кроме - слегка пугает! - единственной, исключающей все другие государственной партии, программа которой должна быть идентична понимаемой широко задаче государства (при исключении всех особенных идей и особенных интересов)? Как особая христианская партия может существовать наряду с другими? Партия, к которой тогда будут принадлежать некоторые христиане, а некоторые другие не будут принадлежать, партия, которой противостоят другие, не-христианские (и в своем не-христианстве теоретически и практически признанные христианской партией законными) партии? Как будто христианская община должна была бы для своего собственного политического направления и линии с одинаковой окончательной серьезностью располагать не всеми своими членами, и как будто она имела бы право посредством противопоставленного им объединения так называемых христиан позволить не-христианам в гражданской общине со своей стороны также объединиться, укрепиться и упрочиться в качестве не-христиан для осуществления своих, противопоставленных христианским направления и линии! Важнее всего для нее должно быть то, чтобы христиане в политическом пространстве, где они должны представлять и сделать слышимой обращенную ко всем христианскую весть для уподобления и обоснования этим решений, именно не распадались, а, напротив, показывали и вели себя как те, кто, идя своим особым путем, не против чего-либо, а безусловно за всех, за общее дело всей гражданской общины. В политическом пространстве христианская община не может делать зримой ее христианство, а именно, благую весть, напрямую, а лишь в зеркале ее политических решений; в свою очередь, эти решения могут быть фактически благотворными, быть понятными и вести к победе, а также служить сохранению и строительству общности не столько благодаря тому, что они обоснованы с христианской точки зрения, сколько благодаря тому, что они политически лучше. Здесь они могут быть только свидетельством и действовать как таковые. Однако, название и претензия на то, чтобы быть таким свидетельством, еще не делает его таковым! Не может ли случиться, что для христианской партии затруднением станет именно христианское, для которого в политическом пространстве она не сможет найти совершенно никакого применения? И не произойдет ли так, что посредством целей и средств, в которых она нуждается ради своей действенной силы как партии (завоевание большинства голосов и властных позиций, а отсюда пропаганда, отсюда благосклонная терпимость и привлечение нехристианских и сомневающихся христианских попутчиков или даже руководителей, отсюда компромиссы и коалиции с "нехристианскими" партиями и пр.), она должна будет не стесняясь отрицать и в любом случае затемнять нечто, вместо того, чтобы говорить об этом? Не будет ли такая партия на каждом шагу лишь компрометировать христианскую общину и ее весть именно своим христианством? В политическом пространстве христиане могут выступать в своем христианстве только анонимно. И поскольку они стали бы вести политическую борьбу за интересы Церкви, они бы разрушили эту анонимность, чтобы затем именно при помощи этой нехристианской борьбы действительно скомпрометировать христианство. На эти политические, касающиеся создания гражданской общины как таковой, вопросы они могут отвечать только в форме решений, которые по форме и содержанию могли бы быть также решениями других граждан, и от которых они хотели бы, чтобы они стали решениями всех других граждан, не взирая на их вероисповедание. Но как при таких обстоятельствах может вообще произойти собрание христиан в одной партии? Дело возможно, а как показывает и без того подозрительный альянс евангельской и римско-католической фракции во французской МРП и немецком ХДС, также успешно только тогда, когда Царство Божье вновь понимается как обоснованная естественно-правовым образом высшая цель, где наряду с Евангелием в политической сфере устанавливается некий якобы христианский, а в действительности склеенный из гуманнистического мировоззрения и морали закон. Представленная христианской партией, христианская община не может быть политической солью гражданской общины, не будет тем, чем она должна быть.
31.
Представленная ей для выполнения этой ее обязанности возможность является ее собственной: провозглашение всего Евангелия Божьей благодатью, которая как таковая является всецелым оправданием человека вообще, политического человека в частности. Это Евангелие, содержанием которого является сам Царь и его пока скрытое, но однажды откроющееся Царство, является исконно политическим; и если оно провозглашается в проповеди, обучении и пастырстве в верной интерпретации Священного Писания и в верном обращении к действительному человеку (христианину и не христианину), то оно обязательно является и пророчески-политическим. Объяснение и применение в тех пунктах сравнения и решения, исходящих из единых направления и линии, которые нельзя спутать ни с какими другими в прямом или косвенном освещении политических повседневных вопросов, обязательно происходит там, где христианская община собирается для служения этому Евангелию. Вопрос, происходит ли это, тоже ставится, но он направлен не только на его проповедников. Не будет хорошим знаком, если община опасается и боится, что проповедь становится политической, как будто она может быть аполитической, как будто она в качестве аполитической проповеди не свидетельствовала бы, что не является ни солью, ни светом земли! Община, осознающая свою политическую ответственность, будет желать и требовать, чтобы проповедь стала политической. Она будет понимать ее политически, даже если она ни одним словом не будет "о политике"! В действительности она заботится только о том, чтобы все Евангелие действительно провозглашалось в ее собственной сфере. И тогда возникнет достаточно причин для благотворного христианско-политического беспокойства в сфере гражданской общины.
32.
Христианская община действует в смысле и в рамках своей задачи и своей компетентности даже тогда, когда в наиболее важных ситуациях политической жизни посредством особых обращений к органам власти и посредством открытых заявлений она просит слова устами ее пресвитерских и синодальных органов. Она будет очень осторожно выбирать эти ситуации, и одновременно она должна будет очень обдуманно и определенно подбирать свои слова, чтобы быть услышанной. Ей нельзя вызывать неверное впечатление, как будто она всегда пробуждается от сна обычно аполитичного существования лишь тогда, когда обсуждаются лотерея или злоупотребление алкоголем, десакрализация воскресенья или другие в узком смысле "религиозно-нравственные" вопросы, как будто они не образуют лишь внешнюю кромку собственно политической жизни. Она должна предпринимать усилия, чтобы регулярно не опаздывать, т.е. не появляться только тогда, когда ее высказывания уже не несут особого риска, но и не могут иметь особого воздействия. И, прежде всего, она должна стараться, чтобы образ Церкви как представительницы определенного классово обусловленного мировоззрения и морали не подтверждался вновь, чтобы верные сторонники гражданского закона не ожесточались все более, а те, кто не может опознать в этом законе вечный закон, не качали головой. Все это также касается христианской журналистики и литературы, которыми занимаются с более или менее высоким церковным авторитетом или без такового. Она должна осознавать себя как служение христианской общины гражданской общине, служение предназначенному для всего народа Евангелию, а не обслуживанием каких-либо христианских прихотей!
33.
Возможно, решающий вклад христианской общины в построение гражданской общины состоит в том, что она теоретически и практически оформляет свое собственное существование, свою конституцию и порядок в соответствии с тем, что она, прямо и сознательно собравшись вокруг общего центра, должна представлять внутреннюю сферу в пределах внешней. Справедливое государство должно иметь свой прообраз и пример в справедливой Церкви. Таким образом, Церковь существует как пример, т.е. так, что она просто благодаря своему бытию и существованию также является источником обновления и силой сохранения государства. Ее проповедование и провозглашение Евангелия было бы бесполезным, если бы ее бытие и существование, ее конституция и порядок, ее правительство и управление практически не говорило о том, что по крайней мере здесь, в этой сфере мыслят, действуют и располагают, исходя из Евангелия, и что здесь люди действительно объединены вокруг общего центра и ориентированы на него. Как мир может верить посланию Царя и его царства, если Церковь, возможно посредством своих действий и поведения, дает понять, что она сама вовсе не думает о том, чтобы ориентировать свою собственную внутреннюю политику на это послание? Как дело может дойти до реформирования народа, если все знают о том, что Церковь сама только находится в состоянии восстановления - или даже вовсе не восстанавливается? В рамках тех теологически-политических пунктов сравнения и решения существует не много таких, которые также и в первую очередь в жизни и в создании самой Церкви не заслуживал бы внимания и уже давно не находил бы этого внимания. Что за безобразие, когда, например, в стране и в народе, который, начиная с основ, должен сегодня обрести элементы права, свободы, ответственности, равноправия и пр., т.е. элементы демократии, именно Церковь считает необходимым оставаться еще более иерархичной, еще более бюрократичной и в определенной ситуации становится оплотом национализма, в то время как именно она должна представать как святая, соборная Церковь и вместе с тем должна также помогать немецкой политике выйти из тупика! Христианская община не должна забывать, что именно в гражданской общине она говорит наиболее недвусмысленным образом посредством того, что она есть.
34.
Если она является христианской общиной, то она не нуждается ни в какой христианской партии. Тогда она не только своим словом, но и своим существованием предполагает функции, которые в ненадежном предприятии такой партии явно есть от, что лишь подразумевается. Тогда не будет в недостатке также отдельных христиан, которые, выступая в той анонимности, в которой они могут выступать только в политическом пространстве, действуют в смысле христианского направления и линии и тем самым являются невзыскательными свидетелями единственно благотворного также здесь послания Христа. Здесь его славу составит не то, что они являются "хорошими, набожными людьми", а просто то, что они из своего места умеют лучше, чем другие, видеть лучшее для города. Не присутствие и содействие "христианских личностей" является тем, что помогает гражданской общине. Мы еще раз вспоминаем о Бисмарке. Допустим, что он был кем-то вроде "христианской личности", как он описывается в легенде. Однако что это изменило в судьбоносном направлении его политики? Как могло это уже помочь бедной Германии? Тем, как можно помочь в политическом пространстве, как христиане здесь могут помочь, является то, что они снова и снова дают гражданской общине толчок в христианском направлении, свободу передвижения по христианской линии. Нельзя сказать, что их очень мало, и что эти немногие в их разобщенности не могут "ничего добиться". Как много мог бы и может здесь в действительности уже одиночка, который поглощен делом! И не по тому, что они могут сделать, а по тому, что от них требует благодать Божья, спрашивают христиан в этом деле. Имеет ли это значение, если они разъединены и если они, поскольку существуют партии, состоят в различных и, таким образом, как получается, в одной из различных "не-христианских" партий? Они будут воспринимать партийные программы, партийные дисциплины, партийные победы и партийные поражения, с которыми они будут при этом сливаться с той степенью серьезности или юмора, с какой заслуживает это дело. В каждой партии они будут против партии и за целое, и именно в этом первоначальном смысле политическими людьми. Таким образом, они будут в различных местах, известные или неизвестные, имея или не имея прямой связи, находиться рядом друг с другом теперь также как граждане государства и различать и оценивать одинаковым образом, а потому и выбирать, и желать, а также направлять усилия не на различное, а на одно. Вот таких христиан, таких граждан, таких в первоначальном смысле политических людей поставляет гражданской общине христианская! Тогда в ее существовании в самой прямой форме осуществляется ее политическая ответственность.
35.
В этой связи приходит в голову часто приводимое пятое положение "Теологического объяснения" Бармена: "Писание говорит нам, что государство согласно Божьему установлению имеет задачу, в еще не спасенном мире, в котором находится также и Церковь, заботиться в пределах человеческого благоразумия и человеческих возможностей посредством угрозы применения силы о праве и о свободе. В благодарности и страхе Божьем Церковь признает благодеяние этого установления. Оно напоминает о Царстве Божьем, о Божьих заповедях и справедливости и вместе с тем об ответственности правящих и тех, кем правят. Она доверяет и подчиняется к силе слова, посредством которого Бог правит всеми вещами". Я считаю, что рассмотрел тему "христианская община и гражданская община" согласно идее данной цитаты и, таким образом, согласно пониманию Исповедующей Церкви в Германии. Некоторые вещи обстояли бы иначе, если бы она сама своевременно уделила больше внимания этому элементу объяснения. Но никогда не поздно вернуться к этому с новой, умудренной опытом и усиленной серьезностью.
----------
* Об этой теме я говорил прошлым летом в Берлине, Геттингене, Папенбурге, Годесберге и Штуттгарте. Доклад публикуется здесь в переработанном и дополненном виде. От переводчика: статья "Christengemeinde und Burgergemeinde" опубликована впервые в 1946 в "Theologischen Studien", т. 20.,EVZ-Verlag, Zurich.
* Имеется ввиду святой Иерусалим, "новый, сходящий с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего". (Откровение Иоанна Богослова 21.2) - прим. пер.
 
"Theologischen Studien", т. 20.,EVZ-Verlag, Zurich, 1946
 
 

Модели веры.

IX. О последних вещах
 
 
 
 
Когда в завершении догматики излагается эсхатология, "учение о последних вещах", это не должно вести к ошибочной мысли о том, что название "последние вещи" относится лишь к окончательному будущему отдельного человека или церкви и человечества. На самом деле эсхатология интегрирована в догматику вообще и относится не только к тому, что произойдет однажды, но и к христианской вере сейчас. Можно показать яснее, каким образом это возможно, если рассмотреть некоторые из затронутых ранее пунктов, в которых реальность последних времен и вечной жизни различным образом предвосхищается в рамках земного существования. Прежде всего мы рассмотрим следующие пункты: Христово воскресение - крещение - причастие - Закон и Евангелие - оправдание.
Основой надежды христиан на вечную жизнь является воскресение Христа. В нем доказательство победы Христа над смертью. Благодаря этому сокрушению власти смерти над человеком, может осуществиться его предназначение при сотворении, то есть переход после земной жизни к вечной жизни в общении с Богом. Одно из последствий грехопадения состоит в том, что человек смертен, подвержен тлению. Поэтому спасение не было бы подлинным спасением, если бы оно не освобождало от рабства смерти и не было бы связано с даром бессмертия. Христос подчинился смерти, чтобы мы были свободны от ее господства, чтобы "смерть нам не повредила", как сказано в молитве на погребение. Поэтому воскресение Христа означает победу над смертью не только для Него Самого, но оно совершилось ради всего человечества. В Новом Завете Он назван "первенцем из умерших"; это значит, что другие последуют за Ним при Его пришествии в последний день (1 Кор. 15:20; Деян. 16:23; Кол. 1:18; Откр. 1:5).
Явление Иисуса ученикам после воскресения показывает частичный переход от земной, плотской жизни к небесной форме бытия. Он являлся телесно в течение 40 дней, но тело, в котором Он воскрес имело не совсем такие свойства, как то, которое положили в гробницу. Оно было "духовным" (Geistleib), так что Он мог проходить через запертые двери или внезапно исчезать из вида перед учениками. Но с момента вознесения Он полностью переходит к небесной сфере, к жизни одесную Бога. Произошедшее с Иисусом уникально, но также оно является прообразом того, что произойдет при воскресении мертвых, так как речь идет о переходе от земной формы бытия - к небесной. "Сеется тело душевное, восстает тело духовное", 1 Кор. 15:44 (ср. стихи 42-57).
При рассмотрении крещения в связи с Рим. 6 говорилось о том, что устанавливается связь крещаемого с тем, что произошло с Иисусом Христом в Его смерти и воскресении. Крещение означает умерщвление ветхого человека и воскресение нового. Тем самым оно является предвестием происходящего в покаянии, но также указывает вперед, на переход из смерти в жизнь, который произойдет через телесную смерть и воскресение в последний день. Смерть в физиологическом смысле слова означает окончательное умирание для греха, нападки которого на человека прекращаются со смертью. Новый человек становится полной реальностью лишь с наступлением вечной жизни. Таким образом, крещение указывает вперед, на окончательное предназначение и будущее верующего.
Причастие также имеет эсхатологическое содержание, поскольку оно является предвкушением небесной трапезы и означает приготовление к участию в общении со Христом, которое относится к вечности, к причастности к небесному телу, в которое однажды будут облечены верующие (Фил. 3:21). Вечная жизнь реальна уже сейчас, через веру, но она не однозначно господствует в христианине, а растет и укрепляется словом и таинствами. В древней церкви причастие иногда называли "лекарством бессмертия" (farmakon athanasias): оно служит укреплению веры и надежды на вечную жизнь.
Слово Божие как Закон и Евангелие указывает вперед, в вечность. Закон Божий есть Его вечная воля: его нормы действуют и при окончательном подведении итогов. Последний суд проходит по явленному закону, который вечно действителен. Поэтому, совесть человека, его знание требований Закона, указывает за пределы временной жизни с ее недостаточным осуществлением права и справедливости. Иногда предпринимались попытки создать человеческое представление о суде и вечности на основании нравственного сознания. Само представление о совершенной справедливости указывает вперед, на бытие, в котором она полностью реализована. Эммануил Кант находил решающее "доказательство бытия Бога" в подобных рассуждениях, в так называемом практическом постулате: должен существовать кто-то, заслуженно вознаграждающий праведных и наказывающий неправедных, поэтому необходимо предположить, что Бог существует, и что Он однажды свершит окончательное правосудие и изгладит несправедливость земной жизни.
Евангелие имеет эсхатологическое значение, так как оно повествует о спасении, которое предполагает вечное блаженство человека, а не только освобождение, осуществившееся в рамках земной жизни. Евангелие дарует прощение, действительное перед Богом, оправдание на последнем суде.
С другой стороны, содержание Евангелия - это провозглашение пришествия и осуществления царства Божия. В экзегетических исследованиях много обсуждали, является ли царство Божие прежде всего присутствующим сейчас, или эсхатологической величиной. Простое решение, не искажающее библейских высказываний, состоит в том, что оно осуществляется подготовительным образом через проповедь Евангелия, и тем самым через церковь на земле, но становится совершенным лишь в небесном мире, когда царство Божие придет в силе (Мк. 9:1), в тот момент, когда Сын Человеческий явится как Господь мира.
В обоих этих отношениях, как освобождающий приговор в последнем Божием суде и как проповедь о царстве Божием, Евангелие также охватывает эсхатологическое будущее.
Одно из последствий сказанного состоит в том, что оправдание верой обозначает то, что завершается лишь в вечности. Реальное изменение, связанное с оправданием, возрастание нового человека, в течение земной жизни едва началось; христианская жизнь указывает вперед, к совершенству в вечности, которое ныне неизвестно, но предвещается общением веры со Христом (1 Ин. 3:2).
Приведенные примеры могут показать, что эсхатология интегрирована в вероучение вообще. При обращении к высказываниям Библии об окончательном будущем человека и мира, мы увидим, что эсхатология - в собственном, футуральном значении слова - конкретизируется прежде всего в следующих темах и аспектах вероучения: смерть - вопрос о промежуточном состоянии между смертью и последним днем - возвращение Христа - воскресение мертвых - последний суд - двойной исход; вопрос о "восстановлении всего" - кончина мира - вечная жизнь.
Смерть
То, что человек как личность или дух (душа) продолжает жить после смерти, является неоспоримой предпосылкой в Новом Завете, Сам Христос говорит об этом в беседе с саддукеями, отрицавшими воскресение мертвых. Бог Авраама, Исаака и Иакова "не есть Бог мертвых, но живых" (Мф. 22:23-33). В другой раз Он говорит ученикам, что они не должны бояться тех, кто может убить тело, но не душу (Мф. 10:28). Апостол Павел рассматривает смерть христианина как переезд из хижины земного тела и как переход к жизни в общении со Христом (2 Кор. 5:1-8; 1 Фесс. 4:17).
Идея бессмертия души была сильно развита уже в эпоху греческой античности. Красноречивый пример этого - диалог Платона "Федон", в котором он вкладывает в уста Сократа в день смерти аргументы в пользу бессмертия души. Он представляет смерть освободителем из темницы тела, тогда как душа продолжает жить, благодаря своей связи с вечным миром идей. Это совершенно иные мысли, нежели те, которые мы находим в Библии, но на протяжении веков христианскую веру в воскресение как правило связывали с идеей бессмертия души, хотя последнее понятие обычно обретало новое содержание. Такое сочетание правомерно, поскольку христианская вера также рассчитывает на продолжение существования после смерти, но связь с философской идеей бессмертия иногда также заслоняла своеобразие христианской надежды на вечность .Согласно Библии, душа человека бессмертна не так, как бессмертен Бог, но она имеет это свойство вечности лишь потому, что Бог сотворил ее такой (ср. также 1 Тим. 6:16). Вечная жизнь также рассматривается не как естественная возможность, но как дар Божий во Христе Иисусе (Рим. 6:23).
Что касается более подробного толкования содержания смерти и состояния после смерти, в богословской традиции существует несколько различных взглядов, в основном в соответствии с двумя основными линиями:
а. Смерть означает разделение души и тела. Тогда как тленное тело превращается в прах, "душа" переходит к новому бытию, либо в общении с Богом, либо в царство мертвых. При воскресении мертвых в последний день, при пришествии Христа, мертвые пробуждаются, душа и тело соединяются. Весь человек предстает перед судом Божиим в образе, сущности которого никто не знает (Мф. 10:28; 22:32 с параллельными местами; 2 Кор. 5:1-8; 1 Фесс. 4:13-17; 1 Кор. 15:35-). Наглядные образы восставших из гробниц следует считать тем, что они есть: наглядные образы того, что мы не можем себе представить в рациональном или научном смысле слова.
б. Второе толкование сущности смерти основано на том, что с наступлением смерти и тело, и душа полностью прекращают существование. Судьба души та же, что и судьба тела, то есть она распадается с момента угасания жизни. Воскресение, которое произойдет в последний день есть полностью новое творение, в котором появляется новый человек. Для того, чтобы не прерывать преемственности с живущим на земле человеком, эта теория иногда видоизменяется с помощью идеи о том, что один и тот же человек положен в гробницу а затем воскресает. Основу этой теории можно обобщить, сказав, что она не приписывает христианству веры в бессмертие души в обычном смысле слова, но веру в воскресение тела. Исходя из этих положений трудно найти аргументы в пользу утверждения о единстве личности земного человека и человека, воскресшего в последний день. Приведенные ранее тексты, говорящие о смерти, как о переселении из земного тела и как о переходе к бытию в общении со Христом также противоречат данному толкованию.
Промежуточное состояние
Как уже упоминалось, Новый Завет определенно говорит, что смерть - это не исчезновение, а переход к новой жизни. На вопрос о так называемом промежуточном состоянии между смертью отдельного человека и его воскресением в последний день не дается подробного ответа; он по существу остается открытым. Распространенное в современной теологии решение проблемы промежуточного состояния исходит из того, что для мертвых уже не существует времени. В соответствии со сходной идеей, состояние до последнего дня можно сравнить со сном, когда при пробуждении у человека нет никакого представления о том, сколько времени прошло после погружения в сон. Тогда можно прямо применить то, что говорилось о жизни после смерти к состоянию после последнего дня.
Однако, представляется, что Новый Завет едва ли поддерживает мысль об отсутствии времени., когда речь идет о состоянии после смерти и до последнего дня. Усопшие все еще принадлежат к "веку сему". Лишь с наступлением последнего дня начинается то, что названо будущим веком, даже если его "силы" действуют уже сейчас (Евр. 6:5). Выражение "будущий век" показывает, что вечность также иногда описывается в категориях времени. Никейский Символ Веры говорит о "жизни будущего века" (vita venturi saeculi). Однако, ничего не сказано ни о том, каким образом будет продолжаться время, ни о сознании времени. Это подчеркивает образ сна, который часто используется в Новом Завете; спящий не сознает времени. Описание "пробуждения" к жизни в последний день также соответствует образу смерти как сна.
Другое понимание "промежуточного состояния", соответствующее первому толкованию смерти (пункт а.), исходит из того, что бытие после смерти наполнено содержанием, представляет собой реальное общение со Христом, или переход в место изгнания, которое в Новом Завете называется царством мертвых. Согласно этому толкованию, воскрешение мертвых на последнем суде является подтверждением состояния, которое в определенном смысле наступило уже после смерти.
В пользу последнего ответа на вопрос о промежуточном состоянии выступают высказывания, описывающие участь христиан после смерти как активное ожидание (Откр. 6:10) или жизнь с Господом (Фил. 1:23; 1 Фесс. 4:17); ср. также притчу о богаче и Лазаре, Лк. 16, и слова Иисуса к разбойнику на кресте, Лк. 23:43.
Возвращение Христа
Новый Завет очень ясно говорит о возвращении Сына Человеческого, на облаках небесных, с силой и славой. При Его вознесении сказано, что его возвращение увидят так же, как и восхождение на небеса. Он соберет Своих избранных от четырех сторон света; мертвые во Христе и верные, оставшиеся в живых, встретят Его в воздухе, для того чтобы затем всегда быть с Ним (Мф. 16:27; 24:30-; 25:31; 1 Фесс. 4:16; Откр. 1:7). Скрытое ныне господство Христа над миром станет тогда явным; царство Божие станет реальностью; восторжествуют справедливость, истина и мир, которых никогда не смогут дать земные утопии. И Apostolicum и Nicenum говорят о возвращении Христа, чтобы судить живых и мертвых. В последнем Символе Веры на это указывает добавление: "и царствию Его не будет конца". Эти слова появились для того, чтобы опровергнуть идею Маркелла Анкирского о том, что царство Сына войдет в царство Отца, и тем самым прекратятся отношения между Отцом и Сыном в Троице (ср. Kelly, Early Christian Creeds, 266; 338-).
Воскресение мертвых
Воскресение в последний день связано с возвращением Христа. "Наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло - в воскресение осуждения" (От Ин. 5:28-). При Его пришествии те, кто принадлежит Ему, получат новую жизнь через Него, сказано у апостола Павла (1 Кор. 15:23). В ответ на вопрос о том, как воскреснут мертвые, приводится пример зерна, которое умирает в земле, но дает всходы будущего растения. Небесное тело имеет такое же отношение к земному, как растение - к семени. "Бог дает ему тело, как хочет" (1 Кор. 15:35-). Духовное, небесное тело становится новым, данным Богом одеянием для соединенной со Христом души, "вечной обителью на небесах" (2 Кор. 5:1-5).
В Апостольском Символе Веры говорится о "воскресении плоти" (resurrectio carnis, что в ряде новых переводов передается как "воскресение мертвых", подобно выражению, употребляемому в Nicenum). Слово "плоть" используется здесь в ином значении, чем когда апостол Павел противопоставляет плоть и дух; здесь оно равнозначно нашей плотской природе. Имеется в виду, что воскресение также включает тело, что освещается подробно в рассуждениях 1 Кор. 15, где сказано, с одной стороны, что"плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия" (ст. 50), а с другой стороны, отношение между земным и небесным телом объясняется по аналогии с тем, что и на земле существуют различные виды плоти (ст. 39-). Используя другое выражение апостола Павла, при воскресении верующему даруется "духовное тело" (ст. 44).
Упоминание тела в связи с воскресением также говорит о том, что воскресение не только является событием последнего дня, но и имеет отношение к нынешней земной и телесной действительности. Через веру во Христа воскресение существует уже здесь, что видно из слов Иисуса Христа Марии при воскрешении Лазаря: "Верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек". ( Ин. 11:24-). "Resurrectio carnis", вера в воскресение плоти, стала защитой христианства от платоновских и гностических идей о спасении как освобождении духа, который один связан с миром идей, из темницы тела.
Последний суд
Возвращение Христа связано с последним судом в словах Символа Веры: "и вновь грядущего, чтобы судить живых и мертвых". В Новом Завете красноречиво говорится о том, как в день суда Сын Человеческий воссядет на престоле славы Своей, пред которым соберутся все народы, и Он отделит благих от злых, как пастырь отделяет овец от козлов (Мф. 25:31-46; ср. также Мф. 16:27; 2 Кор. 5:10; Откр. 2:23; 20:11-15). При этом подразумевается, что воскресение для суда относится ко всем людям, а не только к верующим во Христа, тогда как воскресение к жизни относится лишь к тем, кто принадлежит Христу. Может показаться удивительным, что критерием для отличия благих от злых в описании суда в Мф. 25 является исполнение дел любви или пренебрежение ими. В других случаях подчеркивается, что именно вера, а не дела являются решающими для оправдания в Божием суде. Однако, между этими двумя аспектами не существует противоречия; лишь в вере и через веру вырастают добрые дела в подлинном смысле слова; далее, добрые дела, которые восхваляются в сцене суда, являются внешними видимыми признаками истинной веры; именно поэтому их можно использовать в качестве критериев. Христос, говорящий о Себе, что Он пришел не судить мир, но спасти его, в то же время говорит: "Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день" (Ин. 12:48). То что суд происходит по делам, также следует из слов в Откр. 20:11-15, о "книге жизни", которая будет открыта на последнем суде (ср. также 2 Кор. 5:10). Это не отвергает, но подтверждает учение о примирении и праведности через веру. Возможно, также следует подчеркнуть, что в описании суда в Мф. 25 выделяется мысль о том, что приговор вызывает удивление присутствующих.
Двойной исход, участие в Царстве Божием или осуждение к погибели, недвусмысленно считается в Новом Завете частью откровения славы Божией. Речь идет не только об окончательной участи отдельных людей, но и о приговоре относительно человечества, народов, собранных перед престолом Божиим. Говорится не только о небесном пире, но и о "тьме внешней" (Мф. 8:12), не только о святом городе, но и о "Геенне огненной" (Мф. 5:22). Иногда предпринимались попытки отойти от этих трудно постижимых последствий новозаветных мыслей о суде, дополняя их представлением о продолжении развития, когда нечестивые, очищаются через наказание, и в конце все достигают предназначения человечества (восстановления всего, apokatastasis panton). Впервые эти идеи развиты у Оригена, в измененном виде они были приняты многими богословами более позднего времени, но также были объявлены несовместимыми с тем, что сказано в Новом Завете.
Кончина мира
Библейская эсхатология охватывает не только окончательную участь человечества, но и кончину мира, которая описана как уничтожение неба и земли пожирающим огнем (Лк. 21:33; 2 Пет. 3:10-13; Пс. 101:27). Когда в этом контексте говорится о небе, следует отметить, что этот термин имеет различные значения в Библии. Он может, как в данном случае, указывать на видимое небо с небесными телами, но в другом контексте он обозначает обитель Бога, не локализованную духовную сферу, которая также называется Царством Божиим или "Царством небесным" (he basilea ton ouranon).
Вечная жизнь
Когда апостол Павел в 1 Кор. 2:9 говорит: " Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его", он имеет в виду Евангелие, явленное во Христе, "тайную премудрость Божию". Однако, в сущности, это слово можно отнести и к вечной жизни, исполнению Евангелия, разнообразно описанному в Библии, как "наследие святых во свете" (Кол. 1:12) , или словами Псалмопевца о "радости пред лицом Божиим" (Пс. 15:11).
© Перевод: В. Володин, 1999

Гости

Сейчас 32 гостей и ни одного зарегистрированного пользователя на сайте

Библейские цитаты

Top
We use cookies to improve our website. By continuing to use this website, you are giving consent to cookies being used. More details…